Сумерки человечества
Шрифт:
– Миша, - попросил Андрей, - выстрели, он от тебя все равно не отстанет.
А тебе жить надо. От меня они все равно уже только кожу да кости оставили. Умеют, гады.
– Два, - сказал полковник несколько более мягким тоном, - послушай его, дело говорит. Отсюда либо выйду я, либо мы вместе. Парень в любом случае останется здесь с дыркой в голове, - с этими словами от толкнул меня вперед, так, что ствол моего пистолета уткнулся Андрею в голову.
Вздохнув, я с ужасом понял, что почти диаметрально противоположно поменял свое мнение. Теперь, поставленный в такие узкие рамки, два еще и подталкиваемый с двух сторон, мог выстрелить прямо в голову своему другу. Надо было только чуть-чуть
– Стреляй, - попросил Андрей, - и мне поможешь. Не могу я уже здесь больше. Каждый день одно и то же. Я уже устал, поэтому закончи с этим и дай мне хоть умереть спокойно, без всяких мучений. Стреляй…
– Три! – громко рявкнул полковник, и мои нервы не выдержали.
Рефлексивно, даже не успев понять, что именно я делаю, нажал на спуск.
Пистолет громко выстрелил, и вокруг головы Андрея почти сразу же расплылся кровавый ореол из брызг, выбитых пулей, пробившей череп почти насквозь. Мой друг хотел сказать что-то еще, но не успел, так и оставшись с открытым ртом. Глаза закатились так, что я видел только одни белки. Тело обмякло и медленно сползло вниз по стене, в быстро набиравшуюся на полу лужу крови, толчками выплескивающуюся из рваной раны на затылке, где пуля вышла, и даже ударилась об стену.
Вздохнув, я не мог даже поверить, что все же совершил это. Настолько невероятно и абсурдно это выглядело. И все же от моей руки он погиб, именно я выстрелил в него, пусть и под давлением. Казалось, весь мир собрался в маленький комок, в котором со скоростью кинопленки вертелись все воспоминания об этом человеке, которого я знал, наверное, все же не так хорошо, как хотелось бы. Он согласился отдать за меня свою жизнь, приняв на такой обмен. Только на моей душе все равно этот выстрел осталось темным, расплывающимся чернильным пятном, разрастающимся все быстрее и быстрее. И уже никогда я не смогу сказать себе, что остался чистым, не смотря на все происходящее вокруг.
Пальцы сами разжались и пистолет, блеснув вороненым стволом в слабом свете электрической лампочки, упал на пол, звякнув о бугристый пол.
Проследив за ним взглядом, я нашел стрелянную гильзу от единственной пули, по иронии судьбы никуда не укатившуюся, а оставшуюся тут же, на расстоянии вытянутой руки от трупа моего друга. Не успел ее подобрать, когда тяжелый сапог полковника, зацепив подкованным каблуком за пол, отбросил пистолет в дальний угол помещения вместе с гильзой. Я поднял полный ненависти взгляд и смело посмотрел ему в лицо, уже собираясь высказать все, что о нем думаю, но увидел лишь ту же злорадную улыбку на лице. Именно этого он от меня сейчас и ждал, даже надеялся на это. И именно поэтому у него на руках перчатки со свинцовыми вкладышами. Боли я уже не боялся, да и не будет он меня убивать, но сова валяться в ногах у этого человека, в крови и соплях, дожидаясь, пока ему не надоест мешать меня с грязью, тоже не хотел. Пусть все будет по его правилам. Пока по его правилам…
– Успокойся, - сказал полковник, не убирая с лица своей ухмылки, - в первый раз всем тяжело. Не волнуйся, это пройдет. Тем более, что ты гораздо ценнее, чем он.
– Кто это тебе сказал? – я едва сумел разжать пересохшие губы, ссохшиеся и плохо подчинявшиеся. И даже не успел их закрыть, как меня прервали ударом в лицо. Как я и думал, именно для таких экзекуций у него на перчатки нашиты полоски свинца. Удар вышел больше похожим на разряд электрошокера. Взрывная волна боли прокатилась по всей голове, выметая мысли и ощущения. Весь мир перевернулся и улетел куда-то вверх. Когда перестал крутиться потолок над головой, то оказалось,
– Во-первых, - спокойно сказал полковник, возвышаясь надо мной и поправляя перчатку, - обращаться ко мне только на «вы» и первые слова, вылетающие из твоей пасти, должны быть «господин полковник». Еще раз услышу от тебя подобное неуважение, прострелю колено. Второй урок – никогда не подвергай сомнению то, что я тебе говорю. Если я сказал, что ты важнее, значит, ты важнее. Остальное тебя не касается. Это же и относится к любым приказам. Вопросы «зачем», «почему», «как» и прочие будут наказывать уже плетьми. Думаю, коже на твоей спине это не очень понравиться. Теперь можешь встать.
Когда я попытался приподняться и уперся ладонями в пол, он так же спокойно наступил мне кованной подошвой своего сапога на пальцы.
Закричав от боли, когда захрустели почти раздавленные суставы, я потерял равновесие и снова упал.
– Я сказал тебе встать! – зло рявкнул офицер, подтвердив своей приказ ударами другого сапога чуть ниже ребер. Согнувшись от дикой боли, я не мог даже застонать. Мира просто не существовало вокруг, только новые и новые болевые разряды, прокатывающие по нервам от каждого удара и перекручивающие мышцы в тугие узлы. Когда полковник, наконец, решил, что этого с меня достаточно, глаза застилала пелена, никак не желающая сходить, а дыхание вырывалось резкими, неровными толчками, каждый раз отдаваясь болью в груди.
– Встать! – снова я услышал голос полковника, чуть отошедшего назад.
Справедливо опасаясь нового избиения, я зашарил руками по полу в поисках точки опоры, измазывая их в чем-то теплом и влажном. Это наверняка была кровь, но чья именно, моя или Андрея, точно сказать было нельзя.
Пока я медленно поднимался, вставая сначала на колени, а потом с трудом разгибаясь и принимая стоячее положении, опираясь на стену, этот человек терпеливо ждал, стоя в стороне и наблюдая за моими потугами, его нетерпение выдавало только постукивание каблука по полу. Палач уже куда-то скрылся, так что кроме нас двоих здесь больше никого не было.
Когда я смог распрямиться, он резко схватил меня за ворот рубашки и одним рывком подтянул к себе, уткнув свой нос буквально мне в лицо. Изо рта у него пахло водкой и чесноком, да и склонностью к чистке зубов он тоже явно не страдал. Жаль, это была моя не самая большая проблема.
Сверля меня своими глазами, полковник почти прошептал, но очень ясно с расчетом на то, что я услышу каждое слово и буду принимать его как единственную и непреложную истину.
– Сейчас ты никто, - четко, выделяя каждое слово, выговорил он, почти держа меня на весу, - и будешь никем, пока я не скажу иначе. Даже последний из рабов здесь имеет больше прав, чем ты. Если думаешь, что за тебя заступились сверху, то, значит, можно пальцы крутить и мне указывать, то сильно ошибаешься. Я здесь, рядом, и, будь уверен, сделаю все, что даже котел в аду покажется тебе лучшей альтернативой, чем нахождение здесь. Я с ложки тебя дерьмом кормить буду, пока не подавишься.
Что-либо сказать на такой откровенный монолог было очень сложно, поэтому я просто болтался в захвате, даже не шевелясь, ожидая, пока он закончит.
Внутренне, конечно, хотелось поинтересоваться насчет обещанного кормления, эта фраза имела значение в прямом смысле или все же в переносном. Кроме того, все же очень хотелось дождаться того момента, когда можно будет рассчитаться с ним. А для этого все же придется помучиться.
Полковник еще несколько секунд пытался взглядом проделать во мне дыру, после чего неожиданно разжал кулак, выпуская мой воротник. Однако я не упал, а остался стоять, только наградил его презрительным взглядом.