Сумерки человечества
Шрифт:
Очнувшись, я сначала не понял, что происходит. Уже настолько привык открывать глаза и утыкаться глазами в железную дверь в метре от моего носа, да чувствовать боль затекшего тела, что проснувшись и не обнаружив ничего этого, даже растерялся. Спустя несколько секунд в голове всплыли воспоминания последнего дня, в которых большая часть отводилась именно заключенной мной сделки, больно напоминавшей контракт с дьяволом.
Заснул я в том же, в чем и был, в своем залитом собственной кровью камуфляже и босиком. За это время кровь уже успела восстановить нормальное циркулирование по всему телу, и, хоть я еще и чувствовал боль от каждого движения, я мог самостоятельно передвигаться, медленно, но верно
Решившись, я сполз с кровати и приземлившись на пол, оглядел обстановку.
Помещение было бедным и обставлено совсем в спартанском стиле. Голый цементный потолок, с давно облупившейся побелкой, крашенные желтой, уже выцветшей, краской стены, заканчивающие в районе пола безобразным плинтусом, пересохшим и местами отошедшим от стены. Пол тоже не радовал, представляя собой великолепный образец древнего паркета, крашенного уродливой, похожей по цвету на результат детского испуга, краской, въевшейся настолько сильно, что между деревяшками не оставалось ни единой трещинки. Кровать стояла в углу комнаты, слева от нее было окно со старой деревянной рамой и грязными, давно не мытыми стеклами, в одном месте даже заклеенном скотчем. По другую сторону окна был шкаф, сейчас распахнутый настежь и абсолютно пустой, если не считать одиноко висящей вешалки. Рядом с ним, уже ближе к двери, стоял простой деревянный стул с затертым до дыр сидением, некогда зеленого цвета. А вот напротив меня оказался письменный столик, тоже попавший сюда словно из далекого прошлого. Старая, лакированная советская деревяшка, старше меня раз в два, если не больше. Сейчас на столешнице был только пустой граненый стакан и такой же пустой керамический графин.
Встав, не без помощи кровати, на которую опирался, я медленно, вдоль стенки, придерживаясь за нее на каждом шагу, подошел к двери и подергал за ручку. Естественно, она оказалась запертой. Не настолько мне еще доверяли, чтобы оставлять без присмотра. Чувствуя, что сейчас упаду, тяжело опустился на стул и обхватил голову руками. В животе было пусто, повисло неприятное чувство истощения и вялость мышц. В горле стоял комок, и хотелось тошнить, но ни один из рвотных спазмов не подходил.
Вкупе с головной болью, похожей на то, будто кто-то нацепил тебе на голову тиски и медленно их скручивает, давя все сильнее и сильнее, можно было сказать, что чувствовал я себя препаршиво. Вспомнив, чем мне еще предстоит заниматься, не выдержал и застонал. Никакие телесные муки не могут сравниться с муками душевными. И осознание того факта, что ты, получается, сменил сторону в идущей сейчас борьбе, со стороны выглядевшей вообще как предательство, окончательно добивало. Я понимал, что меня буквально вываляли в грязи, размазали по асфальту и вытерли мною пол, после чего уже предложили спасительную соломинку, за которую любой схватился бы не раздумывая, но…
Какое именно «но», я еще не мог представить, под этим словом, можно сказать, описывалось то чувство «кошки на душе скребут», которое мучило сильнее всего. Заставили, замучили и вырвали признание изо рта, не дав иного шанса. Сволочи…
Живот скрутило, но боль разу же ушла, как я понял, из-за чего она возникла. Холодная, как лед, ненависть к этим бездушным людям, решившим, все возможно ради удовлетворения их собственных желаний, появившаяся в душе, и была причиной боли. Я даже нашел в себе силы засмеяться.
Подумать только, избитый как половая тряпка, сижу за запертой дверью и занимаюсь только тем, что злюсь до нервных судорог. Ничего не скажешь, чрезвычайно важное занятие.
За дверью послышались
Успев подняться, прежде чем войдут, я сел обратно на кровать, с трудом удерживая равновесие без посторонней опоры.
Когда дверь открылась, я заметил вооруженного автоматом охранника, стерегущего мою дверь. Один он, или у него есть напарник, стоящий по другую сторону, разглядеть не успел, когда открывшуюся щель между дверью и косяком закрыло тело слуги, несущего в руках довольно объемного вида сверток. Сразу, как он вошел, дверь грубо захлопнули, ударив его по спине. Чуть не выронив сверток, слуга испуганно обернулся, но увидел только равнодушное дерево двери, с уже более спокойным видом подошел ко мне и положил сверток рядом со мной.
– Здравствуйте, молодой господин, - сказал он, согнувшись в низком поклоне, - я пришел к вам от имени своего хозяина, приказавшего передать вам эти вещи и пожелавшего сообщить, что желает видеть вас, как только вы наберете достаточно сил, чтобы передвигаться без посторонней помощи.
– Спасибо, - кивнул я, краем глаза взглянув на сверток. Похоже, там была одежда и что-то еще, тщательно запакованное в белые целлофановые пакеты.
Разбираться в этом мне сейчас не хотелось, поэтому я сразу де попросил сунуть все это в шкаф, обещав разобраться, как только чуть приду в себя.
Выполнив мое поручение, слуга снова вернулся ко мне, подобострастно улыбаясь. Посмотрев на эту натянутую улыбку, словно нашитую на его лицо, я мельком подумал, сколько же раз избивали этого человека, заставляя принять положение в самом низу новой социальной лестницы. Следов побоев уже не оставалось, но душу ему уже испоганили. Хотя может, не так уж и сильно старались. Даже раньше, когда официально считалось, что все люди свободные, и никто никому не принадлежит, находилось очень много людей, радовавшихся тому, что ими кто-то помыкает. Такие бесхребетные существа, живущие только ради своей машины и небольшой дачи за городом, готовые терпеть ради этого любые унижения, лишь бы не прогоняли.
– Можешь быть свободен, - махнул я рукой, не желая больше видеть эти наигранные эмоции, и чувствуя, что меня сейчас просто вырвет, – возвращайся к своему хозяину и передай мою искреннюю благодарность.
Скажи, что я безмерно счастлив тому, что обо мне заботятся такие люди, как он, щедрые и великодушные.
Даже если слуга и понял двусмысленность сказанного мной сейчас, то не показал этого ни одним движением. Вместо этого он лишний раз поклонился мне и совершенно равнодушным тоном, будто это не имело к нему никакого отношения, отметил одну небольшую деталь, до которой я не мог даже догадаться:
– Прошу прощения, молодой господин, но вы, наверное, не поняли. Ваш покорный слуга также входит в переданные в подарке вещи. Так что уйти я от вас не могу, разве только вы сами не захотите этого.
– Вот именно этого я и хочу, - сказал я, передернувшись от отвращения при мысли о том, что буду владеть живым человеком как какой-то вещью. С таким грузом нечего и думать о том, чтобы оставлять все свои поступки в тайне. И кто же знает, может, мне его подослали как шпиона, рассказывать обо всем, что замечает своим настоящим хозяевам. Ведь действительно, не станут же мне просто так дарить слугу, тем более раба, в первый же день после принятия на службу. Поставив себя на место моих нынешних господ, я бы не стал бы так доверять, учитывая мои прошлые заслуги.