Сумерки памяти
Шрифт:
– Да.
– Так вот. Я хотела тебе сказать, что ты заблуждался.
– Интересно...
– Не бывает любви преступной и слишком земной, как не бывает любви возвышенной и высокодуховной! Любовь может быть только одна, а вот проявляться в разных жизнях она может по-разному. Понимаешь, она или есть, или ее нет вообще.
– Объясни.
– Когда-то очень-очень давно мы с тобой встретились. И с тех самых пор мы оказались связаны этим единым чувством. Пролетали годы, отсчитывались столетия, мы встречались и разлучались вновь. Но каждый раз наши души оставались соединены длинной цепью взаимной любви.
– Какую?
– Настоящая. А настоящая любовь не может быть преступлением.
– Но кроме меня ты любила многих мужчин в разных жизнях. И каждый раз ты была уверена, что именно это и есть истинное чувство.
– Да, но потом проходили века, я встречала их снова, и ненадолго соединившись, мы расставались, поняв, что ничто не удерживает нас вместе.
– И что это было?
– Увлечение, страсть, иногда инерция проведенных вместе лет, взаимопонимание, дружба, но... Но не любовь, в том значении, которое я вкладываю в это слово.
– Тогда получается, что есть люди, которым возможно, вообще не дано было до сих пор познать это чувство? И они судят о происходящем исходя из своих увлечений, страстей и тому подобных эмоций, которые раз от разу им доводилось испытать?
– Да, именно так.
Он задумался:
– А люди, которые знают, что это такое...
– Они посвященные. Да, они посвященные в таинство любви, потому что однажды - пусть даже тысячу лет назад - познав суть этого чувства, они уже никогда не будут прежними.
– И они будут искать того, с кем их объединили. Будут умирать не дождавшись, а, возрождаясь, снова идти на поиски...
– Потому что, это люди, в душе которых горит огонь любви. И не важно, сколько лет или столетий им приходится идти по своему тернистому пути, оберегая от бурь и штормов этот огонь сокровенного чувства - однажды, им все равно суждено встретиться с тем единственным, сердце которого сковано той же цепью.
– А другие?
– Другие?
– сказала я, машинально раскачивая рукой маятник.
– Они их просто не поймут. И все происходящее им будет казаться только мусором ненужных сентиментов и романтики, принадлежащей к прошлым векам. Для них на высших пьедесталах будут стоять иные боги - у кого-то добрые, у кого-то жестокие. Но осуждать и обвинять их в непонимании мы не в праве, потому что они просто не могут ощутить того, что посчастливилось познать нам.
– Но если придерживаться твоей теории, то настоящая любовь может быть только взаимной?
– Конечно!
– А как же тогда быть со всеми этими страданиями и муками неразделенных чувств, которые столь многим пришлось испытать?
Я задумалась и присела на подоконник:
– Понимаешь, это так трудно...
– Что трудно?
– Так трудно бывает узнать, тот ли перед тобой человек. Эти сумерки памяти... Как часто они подводят тех,
Он встал и, присев рядом со мной, обнял меня:
– И что нам теперь делать?
Я засмеялась:
– Я столько раз задавала тебе этот вопрос, и столько раз ты отвечал мне: "Ждать".
– И ты с этим согласна?
– Да, потому что больше нам ничего не остается. Мы должны просто ждать того момента, когда однажды нам дадут соединиться вновь.
– И ты думаешь, что мы ничего не должны для этого делать?
Я удивленно посмотрела на него:
– Думаю, ничего.
Он усмехнулся:
+- Помнишь, однажды я сказал тебе, что "мы отделены друг от друга всего лишь тонкой стенкой из прозрачного стекла, которую мы должны разбить, ударив с двух сторон одновременно. Нужно только знать две вещи, две совсем небольшие вещи: когда это сделать и в какую точку бить"?
– Помню, - ответила я, не совсем понимая, к чему он это говорит.
– Так вот, я со своей стороны уже сделал очень многое, для того, чтобы наше объединение стало возможным, Но "разбивать" эту стену нужно с двух сторон. И потому... Я не знаю как мне лучше объяснить тебе то, что происходит... Понимаешь, мне оставалось только подвести тебя к тому моменту, когда ты сможешь со своей стороны сделать то, чего не смог за тебя сделать я.
– И что? Я это сделала?
– Да. Ты отпустила свое прошлое, ты очень многое поняла, ты смогла как бы упорядочить то, что нас связывало на протяжении стольких столетий...
– И что теперь?
– Теперь мы в последний раз стоим по разные стороны этой прозрачной стены.
– Но мы не знаем, в какую точку бить!
– Не знаем? Ты ошибаешься. Этой точкой и является наша любовь, и если сейчас мы оба в тысячный раз подпишемся под тем, что принадлежим друг другу, то преграда столько лет разделяющая нас рухнет, и мы будем вместе.
– А как же твои слова о том, что мы совершали преступление, когда любили друг друга слишком сильно?
Он рассмеялся:
– Живым людям, как ты знаешь, свойственно заблуждаться. А мы с тобой, как и все те, кто неоднократно придумывал и дополнял теории познания греха, люди смертные и живые. Так что забудь об этом, и ответь мне на один вопрос.
– Какой?
– Согласна ли ты принадлежать мне душой и телом до конца твоих дней в этой и во всех последующих жизнях?
Я взяла его за руку и, крепко ее сжав, сказала:
– Да, согласна! А ты? Согласен ли ты принадлежать мне душой и телом до конца твоих дней в этой и во всех последующих жизнях?
– Да, согласен!
– сказал он, обняв меня.
Мы повернулись и посмотрели за окно. В стеклах соседнего дома отразились лучи восходящего солнца, запоздалая звезда сияла на светло-синем небе.
– Ты слышишь?
– сказала я, прислушавшись, - Это звонят колокола. Разве здесь рядом есть церковь?..
* 26 *