Сумерки памяти
Шрифт:
– Получается, что ты умер сразу после меня?!
– удивилась я.
– Ты это помнишь? Расскажи мне, как ты жил после моей смерти?
– А я не жил, - спокойно сказал он, - я покончил с собой.
Я сидела и пораженно смотрела на него, а он встал и, подойдя к перилам балкона, стал смотреть на ночной город.
– Я хотел объяснить тебе, - сказал он, - что слишком сильная любовь наказуема. Но я знаю, ты не примешь этого на веру. Ты не поймешь, и станешь говорить, что это не так.
– Все равно объясни мне, - сказала я.
– Я хочу
– Понимаешь, от жизни к жизни мы вместо того, чтобы ничего не переносить, брали с собой свою любовь, которую однажды довели до земного совершенства. Мы любили друг друга, забывая обо всем на свете, и нам казалось, что в мире нет ничего кроме нас двоих. А это преступление. Так нельзя. Мы скрепили наш союз древним заклятьем, мы клялись друг другу в вечной любви, мы... Мы преступили закон и поэтому сейчас мы разделены и не можем быть вместе.
Я задумалась:
– Получается, что мы объединены и этим заклятьем, и нашей любовью только "по ту сторону", а здесь мы можем никогда не встретиться? Но я даже не допускала такой мысли. Ведь я клялась в церкви, что дождусь тебя во что бы то ни стало! А теперь получается, что я могу ждать этого вечно?
Он молчал, а я продолжила рассуждать:
– Ты хочешь сказать, что наша любовь слишком земная для того, чтобы претендовать на те чувства высшего порядка, о которых ты рассказывал? Но я в это не верю! Это не так. Я просто должна над этим подумать. Я должна все это осмыслить и понять, а потом уже делать выводы.
– Наверное, тебе пора домой, уже очень поздно. Или хотя бы пойдем в дом, чтобы согреться, - сказал он и подал мне руку.
Я встала с кресла, и мы прошли в гостиную, закрыв за собой двери балкона. В комнате было тепло и уютно, а когда он зажег свои любимые свечи в бронзовых канделябрах, у меня на душе стало удивительно спокойно и безмятежно, несмотря на то, что я увидела историю нашей печальной любви.
– Мы умерли там, в девятьсот пятом, и перевоплотились в ту страшную жизнь, - сказала я.
– Но ведь перевоплотились же? И встретились? И ты меня спас, не смотря ни на заклятья, ни на ошибки. Почему?
Он налил себе коньяка и сел в кресло.
– Потому что, во-первых, здесь могла иметь место инерция перевоплощений, а во-вторых, мы могли что-то еще "подбавить" и в этой последней жизни. Об этом ты не думала?
– А я любила тебя в той последней жизни?
– Да, очень. Ты просто этого не помнишь.
Я села на диван и сказала:
– Знаешь, мне кажется, что я вспомнила все жизни, в которых мы встречались, или хотя бы их большую часть. И теперь нам остается только все взвесить, и понять, что же с нами на самом деле происходит.
– Да, возможно, что ты и права, - сказал он задумчиво.
– Может быть, я слишком много смысла придаю этой истории 1905-го года. Или мы оба не видим чего-то еще.
– Просто мы оба устали от этих воспоминаний, - сказала я и встала.
– Я пойду домой, потому что уже действительно очень поздно. А завтра мы
– Да, иди, а я хочу еще немного подумать над тем, что ты мне сегодня рассказала.
* 25 *
Мы снова сидели в гостиной и молча пили кофе. Было очень поздно, ночная прохлада залетала шелестящим потоком в приоткрытую балконную дверь. Давно зажженные свечи в неизменных канделябрах догорели до середины, и пляшущие пятна света выхватывали на мгновения то один, то другой предмет из полуреальной обстановки этой комнаты наших встреч.
"Возможно, что очень скоро двери в этот странный дом окажутся для меня навсегда закрыты, - подумала я, разглядывая корешки старинных переплетов, темнеющих за стеклами книжного шкафа, - а, может быть, напротив, я буду приходить сюда до конца своих дней". Я потянулась к сумке, лежащей на полу возле дивана, и спросила:
– Ты не возражаешь, если я тоже немного покурю?
Он удивленно взглянул на меня, и ответил:
– Разве ты куришь?
– Нет, это только здесь. Потому что по ту сторону, мы не всегда ведем себя так, как по эту.
Он усмехнулся:
– Ты права, в жизни мы не всегда можем выглядеть так, как видим себя в нашем воображении.
Я достала из сумки сигариллу и, прикурив, выпустила кольцо дыма. "Эти плавные неторопливые дымные потоки напоминают мне наши мысли, растворяющиеся в воздухе мирозданья", - подумалось мне, и немного помолчав, я сказала:
– Знаешь, а ведь дойдя до конца всех моих воспоминаний, я закончила некий жизненный этап. Теперь, если судить по твоим словам, которые я слышала от тебя чуть меньше года тому назад, я стою в самом начале какого-то своего нового пути. Да?
– Да, - вздохнув, сказал он, - именно это сейчас с тобой и происходит.
– За это время действительно очень многое изменилось. Я стала другой, и мои суждения об окружающем меня мире претерпели сильные изменения. Но...
– Что?
– Для нас с тобой все осталось по-прежнему.
Он промолчал, а я, подумав немного, продолжила:
– Я хотела объяснить тебе кое-что... Немного из того, о чем мы уже неоднократно спорили...
– Речь пойдет о нашей любви?
– спросил он, открывая портсигар.
– Да, о ней и о закономерностях мироустройства.
– Ты думаешь, что вправе судить о таких вещах?
– Уверена, что да, - сказала я и, встав с дивана, подошла к настенным часам.
– Как сделать так, чтобы они стали показывать точное время?
– Не знаю.
– А! Не знаешь, потому что находишься в плену своих представлений.
– Что ты хочешь этим сказать?
– удивился он.
– Помнишь, ты говорил мне о том, что мы совершали преступление, раз от раза возводя нашу слишком земную любовь в божественный сан?