супермаркет
Шрифт:
Соня лишь молча пожала плечами и сделала шаг в сторону, намереваясь продолжить свой путь. И тогда он действительно это сделал, встал на колени. На крыльце кто-то изумленно присвистнул, раздались возгласы и хлопки, а Соня в одну секунду представила, как все это выглядит со стороны.
– Вставай, - зашептала она, наклонившись и схватив Веню за руку, - я говорить пока не могу об этом, но расстаться с тобой меня никто не заставит.
Так, взявшись за руки, они направились за угол школы, где, молча обнявшись, и простояли, пока не услышали
Дома было тихо, печально. Отец старался задерживаться на работе, и Соня была дни и вечера предоставлена самой себе. Она не могла забыть последние слова отца.
– Всем будет лучше, если вы прекратите встречи. Я надеюсь на твое благоразумие. И еще: больше в этом доме фамилия Рубцов не произносится и твой, надеюсь, бывший друг не появляется.
Все было правильно, и она обещала. Однако странно, но именно положение, в котором они оказались, еще больше сблизило их. Теперь все свободное время они проводили в квартире Вени. Экзамены наконец-то закончились, но выпускной вечер прошел без них: настроение не было радостным. Здоровье Тамары Андреевны улучшалось медленно, а отцу было хорошо везде, но только не в опустевшей квартире.
– Соня, - как-то осторожно начал разговор Веня, - надо что-то решать с поступлением. Ты не можешь уехать в Москву и оставить мать, я не могу оставить тебя. Вчера говорил с отцом, и он знает о ситуации, поэтому хочет меня видеть. Надо лететь.
Они лежали на диване, и Соня, свернувшись калачиком, удобно устроилась на его руке.
– Когда?
– спросила она и подняла голову.
– Да хоть завтра. Быстрее улечу - быстрее вернусь.
– Мне надо начинать беспокоиться?
– Сонечка...
– предостерегающе протянул он.
– Помню, помню, - тихо засмеялась девушка, - ты - главный, ты все решишь.
Действительно, о чем было беспокоиться, если он все равно сделает так, как хочет? Она может иногда думать иначе, если не видит и не слышит его, но если Веня рядом... Он найдет способ заставить ее сделать так, как ему надо, а для этого и на колени грохнуться на глазах у всех - сущий пустяк.
Веня улетел утром следующего дня, а до квартиры отца добрался лишь к вечеру.
– Садись, выпьешь?
– спросил отец после того, как они обнялись.
Сын отрицательно покачал головой. Начало ему совершенно не нравилось.
– Я думал, мы поговорим, а ты с бутылкой время проводишь, - сказал он с укоризной.
Отец сел в кресло и устало потер виски руками. Он был печален и хмур.
– Поговорим, конечно. У меня душа плачет. Как узнал, что Тамаре стало хуже, так и пью, - он поднял покрасневшие глаза на Веню, и тот увидел в них такую зеленую тоску, что стало не по себе.
Отец помолчал, потом сжал кулаки и тяжело опустил их на стол.
– Знаешь, как я ее любил? Ночью проснусь и слушаю, как дышит. Однажды она простыла, поднялась температура. Небольшая совсем, но я не мог налить в стакан воды, чтоб ей дать, так руки тряслись от страха.
Лицо отца неприятно скривилось, и по щекам потекли слезы. Он вытер их ладонью и потянулся за бутылкой.
– Вернулся б ты в семью, - сочувственно сказал Веня, - что одному маяться?
– Зачем?
– усмешка отца была недоброй.
– Рассказывать твоей матери, что до смерти буду любить другую женщину? А баб привожу, так это чтоб на луну не завыть. Никто кроме Тамары мне не нужен. Не отпускает она меня, да я и сам, пока жив, держаться буду за нее двумя руками.
Отец налил рюмку и выпил, потом внимательно посмотрел на Веню. Казалось, что он хочет о чем-то спросить, но не решается. Молчание затянулось, но сын терпеливо ждал. Впервые отец разговаривал с ним, как со взрослым, достойным доверия, и юноше это нравилось. Кроме того, хотелось знать больше об отношениях родителя с Тамарой Никицкой и о том, что же случилось с ней на их даче. Мать и бабушка об этом никогда при Вене не говорили, скорее всего, они и сами знали немного. Соня обмолвилась о разговоре со своим отцом, но и она отказалась сообщить хоть какие-то подробности.
Наконец отец решился.
– Ты был у Тамары в доме. Скажи, какая она сейчас?
– Ну, - на минуту задумался Веня, - красивая, очень худая, говорит мало, не улыбается, всегда уставшая. Соня говорит, из дома не может выходить.
Лицо отца стало напряженным и совершенно чужим.
– Когда отморозков убивали, - заговорил он медленно каким-то неживым голосом, - я стоял рядом и смотрел. Думал, сделают это, и мне станет легче, но не стало.
Он опять надолго замолчал, задумчиво крутя в руке рюмку.
– А с Соней я не успел познакомиться. Она должна была жить с нами, - отец тяжело вздохнул.
– Дочь похожа на мать?
– Да, очень, только у нее глаза отцовские.
– Когда узнал обо всем, почему не оставил?
Веня лишь развел руками. Зачем об этом спрашивать? Мог бы - оставил и ушел от греха подальше. Поэтому он и ответил коротко и предельно честно:
– Не смог.
Ответ отца явно не удовлетворил.
– А если ей судьбу сломаешь? Я не прощу, она мне как дочь. Лучше сейчас отойди в сторону.
– Сказал же, не могу, - начал раздражаться Веня.
Отец понимающе кивнул, потом по-стариковски ссутулился и опустил голову. Веня с жалостью посмотрел на него. Перед ним сидел не тот самоуверенный и деятельный человек, которого он знал и любил, а другой: постаревший, измученный и бесконечно несчастный. Оставаться здесь дольше не хотелось. Сын встал, подошел к отцу и тронул его за плечо.
– Папа, я пойду отдыхать.
Отец медленно поднял голову и, не глядя на него, снова потянулся к бутылке. Однако последние слова были обнадеживающими.