Сурикэ
Шрифт:
Жак взял свечу и пошел навстречу.
Почти в ту же минуту Биго появился на пороге той комнаты, где сидел Витре.
Союзники крепко пожали друг другу руки.
Интендант Канады был в таком же виде, как Витре в первую минуту появления в доме ювелира; он быстро снял плащ и шляпу, которые шпион подхватил, проделывая с ними то же, что и с первой парой.
Биго, по-видимому, был сильно рассержен.
— Что за проклятая погода! — вскричал он. — Нужно быть совсем дураком, чтобы выходить
Граф засмеялся.
— Держу пари, что вы играли и проиграли.
— Черт возьми! Вот уже месяц, как я проигрываю; сегодня меньше чем за час я спустил 200 000 франков из-за этого дурака Мосэ.
— 200 000 — куш большой! — еще громче засмеялся граф.
— Это не считая того, что я проиграл за весь месяц.
— Гм! — не переставал смеяться граф. — Вы знаете пословицу, мой дорогой Биго?
— Какую пословицу? Признаюсь, я плохо знаю пословицы; про которую вы говорите?
— Несчастлив в игре, счастлив в любви.
— О, черт возьми! — вскричал насмешливо Биго. — Как раз кстати эта дурацкая поговорка! Я никогда еще не был так несчастлив у женщин, как последние три недели.
— В таком случае нужно покориться своей участи, это, несомненно, дьявольское наваждение.
— Хуже — гибель, падение!
— Да, не все Монкальмы, только он один везде и всюду одерживает победы.
— Не будем касаться политики до ужина, — сказал интендант Канады, прикладывая палец к губам, — это портит аппетит.
— Правда! К тому же мы не для политики сошлись.
— Понятно! Жак Дусе, — сказал он, обращаясь к шпиону, — сделайте одолжение, я сумею отблагодарить, — он особенно подчеркнул последние слова.
— Я очень счастлив, если могу быть полезным, — отвечал шпион, — даже без вознаграждения, я и так вам многим обязан.
— Я ничего не знаю; я заплачу тебе 500 луидоров.
— Гм! Это хорошая сумма! — вскричал шпион, глаза которого забегали от радости.
Биго улыбнулся.
— Кстати, откуда ты?
— Вы не знаете? Я имел уже честь говорить вам, что я нормандец, уроженец Квебека.
— Да, я забыл, но это не беда! Я принес письмо, довольно серьезное, но оно написано по-английски, и я не могу прочесть, переведи его, пожалуйста, пока мы будем ужинать; ты его кончишь в четверть часа, вот оно, а с ним я обещаю 500 луидоров.
Он подал шпиону письмо и кошелек.
— Я не доверяю моим секретарям.
Жак Дусе взял письмо, попробовал читать, но тотчас же сказал с печальной физиономией:
— Увы, сеньор, я не понимаю по-английски, хотя и говорят, что английский язык — тот же французский, только с плохим произношением, но я положительно ничего не могу разобрать; я так хотел бы быть вам полезен.
— Разве
— Нет, я только немного болтаю по-испански и по-немецки.
— Но не отчаивайся, мой друг, возьми это золото, оно тебя успокоит.
— О, вы слишком добры!
— Ба! Ты зато будешь служить за ужином.
— Как угодно.
Биго лгал, говоря, что не знает по-английски; шпион, в свою очередь, также соврал, назвав себя нормандцем, когда был бретонцем из самого центра Бретани, где говорят на чистом гельском наречии.
Жак Дусе лгал без всякой цели, просто по привычке.
Он совсем не ожидал, что может выйти из его лжи.
— Черт возьми, вы правы, мой дорогой Биго, я хотел отправить его спать, но лучше, если он останется при нас за ужином, понимаете, Жак Дусе.
— К вашим услугам, господа!
Было уже около одиннадцати часов; буря как будто затихла.
Гости встали и перешли в столовую.
Ужин был готов.
В камине горел ярко разведенный огонь, в комнате было тепло.
— Вот, отлично, — сказал Биго, хваля Жака Дусе.
— Всегда к вашим услугам!
— А умеете вы приготовить кофе, Жак Дусе? — спросил граф.
— Да, граф.
— Есть оно у вас?
— Превосходное!
— Браво, приготовьте же нам его!
— Это хорошая мысль, — сказал интендант, — итак, решено, вы нам готовите кофе.
— Прикажите, и все будет сделано!
— Отлично.
Биго наклонился к уху друга и сказал совершенно тихо:
— Мы будем говорить по-английски, и, чтобы быть вполне покойным, что нас не поймут, говорите на гельском наречии, мы оба его отлично знаем.
— Хорошо, — сказал граф, — но счастье наше, что Жак нормандец, будь он бретонец — мы могли попасться.
— Я нарочно спросил, откуда он, я знал хорошо, что он нормандец, да забыл.
И они оба стали говорить на гельском наречии.
Шпион был сильно удивлен, услышав родной язык, на котором разговаривали между собой его гости; он понимал все лучше их самих.
Это доказывает только то, что, хотя осторожность и добродетельна, но, когда ею злоупотребляют, она становится хуже порока.
Скрыв свое удивление и радость, Жак прислуживал друзьям с видом ничего не понимающего.
Между тем как они, вполне убежденные, что их никто не слышит, болтали, нисколько не стесняясь, он знал хорошо, что природные англичане даже не знают этого наречия, потому что оно совсем заброшено, им говорят только истые бретонцы.
Интендант первый начал разговор о политике.
— Есть что-нибудь новое? — спросил он, разрезая великолепный страсбургский пирог, который в то время был в большой моде как новинка.