Суровая мужская проза
Шрифт:
Ещё оставался сторожевой пост, выставленный за «миражными» чёрными скалами.
– Автомобильные затемнённые стёкла – гениальное и очень полезное изобретение, – усаживаясь за руль джипа на широченных колёсах, известил Белов. – И от злых солнечных лучей уберегает. И, вообще…
На нежно-розовом рассвете джип подъехал к посту. Четыре бойца, дожидавшиеся пересменка, вышли навстречу. Машина остановилась. Резко распахнулись автомобильные дверки. Несколько коротких автоматных очередей, и все дела.
Когда мёртвые тела дозорных были помещены в естественную природную
– Пора освободить нашего проводника, – покинув джип, решил Лёха. – Профессор Курье говорил…. Хотя, какой он – в верблюжью задницу – «Курье»? Наверняка, «Иванов», «Петров» или, вовсе, «Сидоренко», находящийся в майорском звании.… Так вот, профессор Курье говорил, что «тюремная яма», где содержат пленных арабов и берберов, располагается на северо-западной окраине оазиса, за молодой пальмовой рощицей. Пошли, поищем…
«Тюремная яма», действительно, оказалась глубокой прямоугольной ямой с рваными краями, в которой, сидя на корточках и прислонясь спинами к песчано-глинистым стенкам, дремало пятеро арабов в светло-бежевых тюрбанах на головах.
– Рота, подъём! – подойдя к краю ямы, дурашливо гаркнул Тёмный. – Умываться, оправляться, строиться…
Четверо пленников, не поднимая голов, тут же повалились животами на землю, вытянув руки и ноги в стороны.
Пятый же выпрямился и, как ни в чём не бывало, поздоровался:
– Доброго вам утра, русские…. Как дела? Всё сладилось?
– В самом лучшем виде и по полной программе. Не сомневайся, старина, – заверил Петров. – И тебе, уважаемый, долгих-долгих лет жизни. Подожди, сейчас лесенку спустим…. Ага, вылезай. Милости просим…
Выбравшись из «тюремной ямы», Маххамад-младший, отказавшись от предложенной сигареты, велел:
– Вытаскивайте лестницу, бездельники.
– А как же…
– Так же. Дай-ка, Алекс, твой автомат.
– Держи.
– Тук. Тук. Тук. Тук, – сработал глушитель, преобразовав автоматный грохот в едва слышный вежливый перестук.
«Четыре одиночных выстрела – четыре трупа с простреленными головами», – мысленно усмехнулся Лёха. – «Силён, бродяга смуглолицый. Меткий и хладнокровный…».
– А вас, ухорезы, свои инструкции, а у меня – свои, – возвратив автомат, пояснил бербер. – Наркотики нашли?
– Нашли. Целые залежи. Причём, в широчайшем ассортименте. То есть, практически на любой вкус…. Предлагаю – сбросить их в эту яму, облить бензином и поджечь.
– Нельзя – поджигать. Густой дым будет. Могут заметить.
– Кто – может заметить? – заинтересовался Белов.
– Кому надо, тот и заметит. Вернее, тот – кому не надо. От греха подальше…. Ликвидация региональной базы международной наркомафии – это вам совсем и не шутки. Запросто головы оторвут. И даже воинского звания не спросят…. А что здесь с верблюдами?
– Минут десять назад проходили мимо загона. И наши там бродят. И с пяток «оазисных»…. Зачем нам верблюды? Есть же отличный джип на профильных колёсах…
– Нельзя – джип.
– Почему нельзя?
– По кочану, – ехидно улыбнулся Маххамад-младший. – Во-первых, нам вскоре предстоит
– А как же быть с их именами? – заинтересовался Петров. – Сам же говорил, мол: – «Верблюды – звери с характером. К ним надо обращаться очень уважительно и – сугубо – по именам. Иначе ничего хорошего не будет…».
– За кого ты меня, молокосос белобрысый, принимаешь? – обиделся проводник. – Всё уже выяснено. И имена, и характеры, и вкусовые пристрастия животных. У одного из этих, – брезгливо кивнул головой в сторону «тюремной ямы». – Он, как раз, и ухаживал за местными верблюдами. А потом нечаянно проворовался. Шагаем…
Найденные свертки, коробки, мешочки и пакеты с наркотиками они сбросили – за четыре захода – в туалетное «очко» своей бывшей подземной тюремной камеры. Трупы убитых «оазисных» бойцов определили в «тюремную яму» – к трупам берберов и арабов. Саму же яму, старательно обрушив её края с помощью совковых лопат, наспех завалили песком. Потом помогли освобождённому профессору Курье привести себя в порядок и переодеться в приличную одежду, на совесть перекусили, заседлали «беговых» верблюдов, загрузили тюками с походным скарбом «тягловых» и вышли на маршрут.
Палящий надоедливый зной. Мелкий песок, переносимый встречным ветром, в лицо. Колючая и вязкая жажда. Однообразная и невкусная пища. Ночёвки у дымных «навозных» костров. Коварный предрассветный холод, приносящий с собой противный долгоиграющий насморк. А также миражи, миражи, миражи…
Прошли сутки, вторые, третьи.
«Так можно и с ума сойти», – безвольно покачиваясь между «войлочными» горбами рослого и злого верблюда по имени – «Барак», подумал Лёха. – «Уплывает куда-то чувство реальности. Уплывает и уплывает, мать его реальную…. Вон, справа по курсу, вовсю – буйно и отвязано – цветут бескрайние вишнёвые сады, среди которых мелькают тёмно-тёмно-коричневые камышовые крыши украинских «мазанок». Слева протекает широченная река, а по её обрывистому берегу, неся на коромысле два ведра с водой, идёт моя Ванда, облачённая в короткий летний сарафан…. Какие ноги, Боги мои! Пощадите…. Плавно повернула медноволосую голову, улыбнулась мне – приветливо, игриво и слегка удивлённо. Офигеть и не встать…. Теперь светло-жёлтое солнышко неожиданно спряталось в низких тёмно-серых облаках, и всё пропало: и цветущие бело-розовые вишнёвые сады, и приземистые украинские «мазанки», и широкая река. А на месте, где только что шла Ванда, только низенький песчаный холмик, заросший – местами – цветущим лилово-сиреневым чертополохом…