Суровая нежность
Шрифт:
Любит. Он сказал, что любит ее! Внутри ее вновь поднималась волна наслаждения по мере того, как его плоть все глубже и настойчивей проникала в нее, завладевая ею. Чувствовать его в себе, заполняющего, любящего ее, – это было обладание в своей самой примитивной форме. Притязание. Связь. Интимность, о которой она и мечтать не смела.
И это было так хорошо. Шок острой боли растворился в далеком воспоминании, когда тело ее согрелось и смягчилось, подстраиваясь под него.
С каждым толчком он подводил ее все ближе к
Глаза их встретились. Он казался таким мрачным, таким напряженным, и каждый мускул его был натянут как тетива лука, словно он борется с чем-то из последних сил.
Он ждет ее, сообразила Хелен, и любовь затопила ее сердце до краев.
Всплеск эмоций подтолкнул ее чуть дальше. Она так любит его, и то, что она чувствует, кульминация этой любви. Это момент, которого она ждала так долго. Хелен вскрикнула, когда наслаждение накрыло ее еще один раз.
Ему того и нужно было. Она почувствовала клокочущую в нем страсть. Ощутила всепоглощающую силу его любви. Что-то горячее вспыхнуло, взорвалось внутри ее, когда накал их обоюдной страсти достиг своего апогея.
На миг ей показалось, будто она перенеслась в другой мир, коснулась кусочка рая. Звезды. Солнца.
Тело его содрогнулось, задрожало в освобождении. Он вонзился в нее еще раз и, словно это лишило его последних сил, рухнул на нее.
Но не успела она как следует ощутить жар и тяжесть его тела, как он скатился на кровать.
Хелен была еще слишком размякшей от наслаждения, слишком тронутой тем, что только что произошло, и обессиленной, чтобы осознать, что что-то не так.
Но когда тело ее стало остывать от прохладного воздуха, когда дыхание замедлилось, когда буря страсти окончательно улеглась, на нее надвинулось болезненное ощущение тишины.
Она украдкой взглянула на него из-под ресниц. Он лежал на спине, глядя в потолок. Каменное выражение лица было под стать его молчанию.
Холодок недоброго предчувствия пробежал по обнаженной коже Хелен.
Он ведь должен что-нибудь сказать, не так ли? Обнять ее и сказать, как это было чудесно. Как сильно он любит ее.
Так почему же он молчит?
Магнус силился убедить себя, что это не имеет значения, но не мог. Она оказалась невинна. Девственница.
– Почему ты не сказала мне?
Хелен приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него. Между бровей у нее залегла маленькая складочка.
– Я пару раз пыталась, но ты ясно дал понять, что не хочешь говорить об Уи… – Она осеклась. – О моем замужестве.
Он понимал, что она права, но не смог удержаться, чтоб не заметить с горечью:
– Не очень-то ты старалась.
Она вздрогнула.
– Возможно. Но что я должна была делать, выпалить за обедом: «И кстати, я девственница»? – Она вглядывалась в его лицо. – Я не думала, что это для тебя так важно.
–
Ее щеки жарко запылали.
– Я полагала, что для тебя важна я, а не состояние моей девственности. Я же не спрашиваю у тебя, со сколькими женщинами ты переспал.
Если б он рассуждал здраво, то сообразил бы, что она права. В глубине души Магнус понимал, что несправедлив, но ничего не мог с собой поделать.
– Это не одно и то же.
Она выгнула бровь.
– Разве? В любом случае я думала, ты обрадуешься.
Он сжал губы. Одна часть его – та, которая была примитивным самцом, – радовалась. Вся эта страсть была для него, невинные отклики – естественное и инстинктивное отражение ее чувств к нему. Но это было еще и грубым напоминанием обо всем, что он отнял у своего друга. Сначала жизнь, а теперь еще и жену.
Вероятно, почувствовав его терзания, она попробовала объяснить:
– Когда Уильям пришел ко мне в комнату той ночью, он догадался о моих чувствах к тебе. Он предоставил мне выбор: прийти к нему в постель, не думая о другом мужчине, или добиваться аннулирования брака. Или, если это не удастся, развода.
А, черт. Магнус будто получил ножом в живот. Стараясь облегчить его вину, она только делала хуже. Знать, что друг готов был отказаться от жены ради него… Боже.
Магнус был так зол в тот день. Неужели злость сделала его невнимательным? Была ли его вина в том, что произошло? В самом глухом уголке сознания – в чем он никогда не признавался даже себе – сидел глубоко укоренившийся страх, что предостережение Маклауда было пророческим и что он мог что-то сделать, чтобы предотвратить беду.
– Я знала, что это рассердит мою семью, знала, что тебе, возможно, будет все равно, но и понимала также, что это несправедливо по отношению к Уильяму; я бы никогда не смогла любить его так, как он того заслуживает. Поэтому я решила добиваться аннулирования брака. Но я не успела дать свой ответ, он уехал. А потом… – Голос ее печально оборвался. – Потом, казалось, это уже не имело значения. Наверное, нехорошо было с моей стороны притворяться, но какой смысл был в том, чтобы устраивать скандал?
Никакого. Но она все равно должна была сказать ему.
– Для тебя это имело бы какое-то значение, Магнус? Ты считал бы свои чувства ко мне меньшим предательством, если б мой брак был подтвержден?
Он сердито сжал челюсти, понимая, что она права. Его терзал не ее брак с Гордоном, а то, что он сделал, чтобы покончить с ним.
Виноватый румянец окрасил щеки Хелен.
– И, должна признаться, мне нравилась та свобода, которую предоставляло вдовство. Ты же знаешь моих братьев.