Суровая нежность

Маккарти Моника

Чтобы подкрепить свои слова, она обвила его руками за шею, привстала на цыпочки и прижалась к нему мягким телом.

Иисусе. Его тело дернулось. Было такое чувство, будто он из кожи выпрыгнул.

Инстинктивно рука обвила ее за талию, обнимая и удерживая. Ее мягкие женственные формы так идеально слились с его контурами.

– Ты самый упрямый человек на свете. Но знаешь что? Я тоже могу быть упрямой. Я хочу тебя, Магнус, и намерена за тебя бороться.

В сумерках их глаза встретились. Это было ошибкой. Он почувствовал притяжение.

Необоримый соблазн. Голова его опустилась. Всего один поцелуй. Один маленький глоток. Неужели это так много?

Он лишь на мгновение прильнул губами к ее губам. Но даже этого мимолетного соприкосновения оказалось достаточно, чтоб ощутить опасность. Чувства его взорвались. Губы ее были такими мягкими и сладкими. У нее был вкус страсти и желания, сдерживаемых слишком долго. Тело запульсировало, требуя углубить поцелуй. Но он понимал, что если сейчас же не оторвется, то потом уже не сможет.

Вдруг ее кулачок замолотил его в грудь. Она отдернула голову с криком:

– Прекрати! Черт бы тебя побрал, прекрати!

Какого дьявола? Магнус уставился в разгневанные голубые глаза, блестящие от непролитых слез.

– Что случилось? Я думал, ты хочешь, чтоб я поцеловал тебя.

– Хочу, будь ты неладен, но разве ты не слышал, что я говорила? Почему ты сдерживаешься? Я хочу, чтоб ты поцеловал меня, как тогда, в лесу. Хочу, чтоб поцеловал меня, как целовал ту женщину на свадьбе. Хочу, чтоб ты прикасался ко мне. Поговорил со мной. Рассказал, что ты хочешь, чтоб я делала, как тогда, когда думал, что я Джоанна. Хочу, чтоб ты перестал обращаться со мной как с какой-нибудь…

– Девственницей?

Магнус не выдержал. Он схватил ее кулачок и пригвоздил его у нее за спиной, дернув ее на себя. Он понимал, что нехорошо завидовать своему погибшему другу, но ничего не мог с собой поделать. «Она должна была быть моей». Ну вот, он и облек это в слова. И да сгорит его душа за это в аду.

Глаза ее расширились.

– Монашкой, я хотела сказать. – Монашка. Девственница. Какая разница? – Хотя бы раз, – взмолилась она. – Только один раз не мог бы ты поцеловать меня, прикасаться ко мне, как к ним? Или ты не чувствуешь ко мне того же? Не испытываешь такой же страсти?

Взгляд ее был вызывающим, но и несколько неуверенным. Именно эта неуверенность и стала для него последней каплей.

Черт бы ее побрал. Ему уже все равно. Все желание, все вожделение, которые он держал в узде, выплеснулись горячим, стремительным потоком. В конце концов, он мужчина, а не святой. Если она хочет грубо и примитивно, он даст это ей, даже если отправится за это прямиком в ад. Значит, так ему суждено.

Он скользнул рукой пониже спины и рывком прижал ее к себе. Она тихонько ахнула.

– Ты чувствуешь мою страсть к тебе, Хелен? То, что я испытывал к ним, ничто по сравнению с этим. Боже, ты хоть представляешь, как сильно я хочу тебя? – Глаза ее расширились, но ему уже было все равно. Она сама затеяла эту игру, так что пусть теперь играет до конца.

Он взял ее руку и, подведя к себе, обхватил ее пальцами свою разбухшую плоть. И несмотря на гнев, застонал от ощущений, запульсировал еще сильнее. – Одно легкое сжатие твоей маленькой ручки, и я взорвусь. Но как ни замечательно это звучит, на самом деле я хочу не этого.

Он толкнул ее спиной на камни, за которыми она недавно пряталась, и пригвоздил своим весом.

Он не поцеловал ее. Пока нет. Его губы и язык отыскали бархатисто-мягкую кожу шеи, и он с жадностью набросился на нее, побуждаемый лихорадочным биением жилки за ухом.

Дыхание ее сбилось, когда рука его двинулась по телу, заявляя права на каждый ее дюйм. Он обхватил грудь, приблизил рот к самому ее уху.

– Знаешь, чего я на самом деле хочу?

Он взял сосок между пальцами и мягко покатал, превращая в тугой бутон.

Она помотала головой, дыша часто-часто.

Он был горячим и возбужденным и уже миновал точку возврата. Теперь его страсть было не обуздать и ничем не удержать.

Рот его опустился ниже, к краю корсажа. Он сдвинул край ткани и лизнул языком твердую бусину соска.

Она вздрогнула, но ее возглас удивления обратился в тихий стон наслаждения, когда он втянул сосок в рот и пососал. Она выгибалась и прижималась к нему так пылко, что он чуть не забыл свой вопрос. Груди у нее были необыкновенные – пышные и мягкие, не слишком большие и не маленькие, а как раз такие, как нужно. Соски тугие, цвета спелых ягод. Он еще разок обвел языком восхитительный кончик, прежде чем отпустить ее.

– Я хочу быть внутри тебя. Хочу почувствовать, как эта тугая маленькая перчатка у тебя между ног обхватывает меня. Хочу тебя влажную, горячую и трепещущую. Хочу, чтоб ты выкрикнула мое имя, когда я войду глубоко-глубоко в тебя.

Она, казалось, затаила дыхание, ожидая, что он сделает дальше. Может быть, даже предвкушала это. Он скользнул рукой по бедру, вниз по ноге и под край платья. И застонал, когда ладонь его соприкоснулась с мягкой кожей ноги.

Губы ее приоткрылись, глаза затуманились. Дыхание вырывалось судорожными всхлипами. Желание. Она вся пылала желанием. Ему хотелось продлить эти мгновения. Подразнить ее подольше. Заставить умолять о его прикосновении. Но он не мог ждать. Кровь бешено стучала в жилах, а мягкий, неотразимый запах ее страсти возбуждал до предела.

Она хочет поговорить? Что ж, он будет говорить, пока она не станет молить его остановиться.

– Ты уже влажная для меня, Хелен? – хрипло пробормотал он и усмехнулся, когда алый румянец залил ей щеки. – Я так понимаю, это значит «да»?

Она кивнула.

Ладонь его погладила нежную кожу внутренней поверхности бедра, мучительно близко от этой влажности.

– Скажи мне, чего ты хочешь.

Он снова стал целовать шею, проложил дорожку поцелуев вверх, к уголку рта, ощущая ее нетерпение, чувствуя, как дрожит ее тело, жаждая его прикосновений.