Сущность
Шрифт:
Карлотта намочила руку Билли ледяной водой и туго забинтовала запястье. Утром они пойдут к врачу. Она не осмеливалась говорить о том, что произошло. Не осмеливалась спрашивать Билли. А если он уже не знает, что реально, а что нет?
Они легли в гостиной. Билли завернулся в зеленое одеяло. Девочки прижались к Карлотте на диване. Никто не спал. Невозможно было отличить реальность от галлюцинаций. Стены вокруг Карлотты рушились от страха перед безумием. О чем они все думали, слишком напуганные, чтобы сказать вслух?
–
Доктор Вебер кивнул, наклонился вперед к писсуару и задумался. Белый фарфор отражал его лицо, металлические трубы сверкали над головой.
– Folie a deux, – сказал доктор Вебер. – Безумие двоих.
Шнайдерман стыдился того, что так помешал доктору Веберу. Но такие разговоры были нормальными. Грубоватая, мужская манера соответствовала его чувству юмора. Его забавляло видеть смущение ординаторов.
– Как думаете, мне привести мальчика? – спросил Шнайдерман. – Узнать, что творится в его голове?
Доктор Вебер покачал головой.
– Он скажет то же, что и его мать. А что он еще может? «Заприте мою маму, она спятила»?
– Нет, но…
– Так для нее только подтвердится реальность этого бреда. Она быстро поймет, что у нее есть подтверждение свидетеля. Тебе от этого будет только тяжелее.
– Да, но… доказательств того, что это нечто существует независимо от нее, становится все больше. Прошлой ночью разразился настоящий ад, и сын был в главной роли. Даже девочки участвовали в этом наваждении.
– Folie a trois, folie a quatre, – подтвердил доктор Вебер со странной улыбкой на губах. – Дети защищают мать. Поддерживают ее. Конечно. Семейные связи прочнее любых на свете. Очень трогательно, как дети сделают все, чтобы защитить родителя.
Шнайдерман на минуту задумался.
– Это не опасно? Для детей? Проходить через такое? Ее сын повредил запястье во время вчерашнего припадка.
Вебер покачал головой.
– Если я правильно понимаю ситуацию, то нет. Ведь если у детей есть реальные причины для заблуждений, проблема появилась гораздо раньше, чем истерия матери. Тогда и лечить их надо соответственно. Но, похоже, это прямой ответ Карлотте. Она требует от них поддержки. Ей это нужно, чтобы сохранить эго. Она ужасно боится изоляции, которая приходит с безумием. Так что в некотором смысле эта поддержка со стороны детей, какой бы странной ни казалась, даже намного лучше, чем полное неприятие.
Шнайдерман вздохнул.
– Ладно, – сказал он. – Это успокаивает.
– На Кентнер-стрит какое-то время будет жутко. Но я думаю, если матери станет лучше, дети быстро вернутся к прежним отношениям. Сам понимаешь, мама болеет. Дети очень боятся. В детстве это ужасно. Но, – продолжил доктор Вебер, приглаживая волосы вниз и смотря на себя в зеркале, – вот, что главное. Надо убедиться, что у детей нет других причин для такого поведения.
– Боюсь, я вас не понимаю, доктор Вебер.
–
– Интересная мысль.
Доктор Вебер повернулся.
– Билли – единственный мужчина в доме и, возможно, сексуально активен. Такого не было пару лет назад.
– Да. Сыну пятнадцать.
– Может, парень так пытается выразить чувства. Этот Родригес, более сильный сексуальный соперник, грозится въехать к ним. Может, так сын говорит: «Видишь, мам? Я могу позаботиться о тебе сам. Я с тобой. А тот другой, он ничего не понимает». Это не может сильно застопорить дело, но все же весомое осложнение.
– Да, сэр. Я подумаю. Отличная теория.
– С другой стороны, – закончил доктор Вебер размеренным тоном, – может быть, Карлотта совсем не такая, какой ты ее видишь.
23:05, 16 ноября
Вдоль Кентнер-стрит тускло светились уличные фонари. В тумане они излучали жесткий синий свет.
В густой дымке клубилась влага. Небольшие цепочки капель впадали в более крупные, и от этого чувствовался холодный запах далекого моря.
– Нет смысла спать здесь, – сказала Карлотта. – Больше нет.
Она указала на диван.
– Да, – ответил Билли. – Наверное.
– В смысле если он захочет вернуться, то вернется. Так ведь?
– Пожалуй.
Карлотте отчаянно нужно было узнать, что видел Билли. Что он чувствовал прошлой ночью. Но она до ужаса боялась даже спросить.
– Доктор сказал мне спать на диване. С кем-то рядом.
– Но тебе и там стало плохо.
«Стало плохо», – подумала Карлотта. Билли считал это болезнью. Она посмотрела на сына. Тот отвел взгляд. Что-то скрывал. Или и сам не знал, что думать.
– Теперь можно спать и на кровати. Там удобнее. Если уж все равно станет плохо.
– Да, – тихо отозвался Билли.
– В чем дело, Билл?
– Я не знаю, что происходит, мам.
Эта простая правда пронзила сердце Карлотты. Они оба застряли в этой смертельной неоднозначности. Никто не знал, где реальность.
– А что там доктор? – спросил Билли. – У него есть идеи?
Карлотта покачала головой.
– У него много идей, – сказала она. – Но ничего не сходится.
– Тогда спи в своей кровати, мам. На диване происходит то же самое.
Сердце Карлотты ушло в пятки. Шнайдерман ошибался насчет безопасности дивана, и теперь ей остается лишь мириться со всем, что готовит будущее. И попытаться выжить.
– Я возвращаюсь к тому, с чего начала, – сказала она.
Карлотта собрала с дивана одеяла. Билли наблюдал, как она прошла в свою спальню. Не говоря ни слова, он взял подушки в охапку и последовал за ней. Карлотта открыла дверь ногой. Внутри было холодно.
– Все выглядит так же, – пробормотала она почти себе одной.