Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
Ахмед-паша продолжал готовиться к переправе. В этих приготовлениях прошел август.
Кутузов узнал через лазутчиков, что из Константинополя все время торопят визиря. Время для переправы было самое подходящее: Дунай сильно обмелел за жаркие летние месяцы.
И вот наконец в теплую, но по-осеннему темным-темную ночь, с 27 на 28 августа, турки начали переправляться через Дунай.
В четырех верстах выше Журжи казачьи посты обнаружили несколько сотен кирджали, переплывших на лодках на русскую сторону. К месту их высадки тотчас же направился генерал
Все казачьи посты до самого Туртукая были подняты на ноги.
А в это время, в восьми верстах ниже Журжи, спокойно переправлялись на паромах и лодках главные силы Ахмед-паши.
Недаром великий визирь стоял два месяца у Рущука – он выбрал чрезвычайно удобное место для переправы: по берегам рос высокий камыш, а прибрежная полоса была покрыта кустарником. Кроме того, с крутых высот правого берега хорошо обстреливался изгиб Дуная. Ахмед-паша поставил на своих высотах двадцать пять орудий крупного калибра.
Русские аванпосты проморгали переправу.
У турок на русском берегу скопилось уже более двух тысяч человек с четырьмя пушками, когда казаки наконец подняли тревогу.
X
После того как Ахмед-паша рискнул-таки переправиться через широкий, хотя и порядком обмелевший, Дунай, в Молдавской армии перестали понимать действия своего командующего.
Солдаты судили-рядили за артельным котлом, пока на них не прикрикнет старый фельдфебель, офицеры говорили за спиной высшего начальства, а генералы не стеснялись высказывать свое недоумение самому Михаилу Илларионовичу, но результат был один и тот же: все шло так, как хотел Кутузов.
Турки, едва ступив на левый берег Дуная, сразу в ту же ночь стали окапываться. Это была их всегдашняя излюбленная тактика. Турки придерживались ее всегда, если даже, как здесь, на пустынном берегу, некого было заставить рыть окопы и приходилось работать не только самим янычарам, но и спагам.
Никто не мог бы сказать, что турки поступают неверно. Пока что на левом берегу их собралось мало и они были вынуждены прежде всего подумать об обороне.
И турки усердно окапывались.
Генерал Булатов, поспешивший с пятью батальонами к месту переправы, хотел было сбросить басурман в реку. Он настойчиво три раза ходил в атаку, но ему не удалось окончательно опрокинуть врага: мешал сильный огонь удачно поставленной на высотах правого берега турецкой артиллерии. («Не иначе как хранцуз им поставил, сами не догадались бы!» – говорили, осердясь, солдаты.) Турки пристрелялись, и их огонь преграждал дорогу русским.
Уже утром Булатов намеревался в четвертый раз попытать счастья («Неужто не выкурим его, басурмана окаянного?»), но в эту минуту как раз приехал на своем белом тихом мекленбуржце Михаил Илларионович. К удивлению всех, он отменил атаку.
– Пусть их переправляются! Побольше бы перешло на наш берег! – спокойно сказал Кутузов.
Это было всем понятно – Кутузов
Но прошел день, и другой, и третий, а Кутузов не шел в атаку.
Турок на русском берегу уже собралось много – целая армия с десятком пушек. Османы настойчиво окапывались – только блестели на солнце лопаты и кирки.
А Кутузов не предпринимал ничего. Правда, он привел сюда из Журжи свою, не Бог весть какую большую – тысяч в десять – армию. Но пушек все-таки насчитывалось до сотни, солдаты были те же, что два месяца назад прогнали от Рущука всю турецкую армию, превышавшую русских по численности в четыре раза.
А здесь турок было вдвое меньше, чем у Рущука, так чего же медлить?
Но командующий вместо наступления приказал… рыть редуты.
Турки роют и днем и ночью, и русские не отстают от них.
Конечно, любой мушкатер или егерь мог сказать, что русский редут строился с большей смекалкой и расчетом, чем турецкий окоп: редуты поддерживали, защищали друг друга фланкирующим огнем. Редуты охватывали полукольцом весь турецкий лагерь, спускаясь к самому Дунаю, в тростники, так что турецкая кавалерия не смогла бы выбраться из них и заехать в тыл русским.
Цепь редутов тянулась на восемь с половиной верст, так говорили инженеры.
Но зачем все это?
Не проще ли сразу разделаться с турками, ударив на них, прижатых к широкой реке?
От пленных русские знали, что турки терпят лишения и недовольны своей жизнью на левом берегу. Ведь здесь турки как ворона на колу: ни продовольствия, ни магазинов, ни фуража – все надо доставлять из Рущука по Дунаю. Лошади стояли на подножном корму. Холеные арабские кони анатолийской конницы худели от бескормицы, а русские – московские, киевские, тамбовские, могилевские – лошаденки ели сена вволю.
В четырех верстах от русского правого фланга, у деревни Малка, егеря, вспомнив прежнюю крестьянскую жизнь, складывали в стога сено. Дни еще стояли ясные, но приходилось уже думать об осенней непогоде.
Деревня располагалась на возвышенности и была хорошо видна туркам. И вот спаги не выдержали искушения. Большие толпы их на полном карьере пронеслись между еще недоконченными русскими редутами и устремились к Малке. Егеря, вооруженные только граблями и вилами, кинулись в деревню. Но из-за пригорка выскочила лава стоявших наготове казаков. Они с гиканьем и криком ударили во фланг спагам.
Не удалось арабским скакунам поесть душистого сенца!
Вот тут бы и воспользоваться замешательством и страхом, которые внесли с собой в турецкий лагерь уцелевшие от казачьих сабель и пик спаги, – и ударить по туркам. Но все кончилось только кавалерийской сшибкой.
Каждый день у русских с турками, как у добрых соседей, происходили размолвки. И всякий раз командование не позволяло разойтись как следует штыку и сабле: командующий запретил превращать стычку в настоящий бой.
А так хотелось!