Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
– Только что…
– Минут пяток, ваше высокопревосходительство, – ответили егеря.
Кутузов прислушался. Крики не умолкали, но выстрелы были редки.
– Рубятся! – Он поежился. – Проклятый климат. Такая холодина! А ведь через несколько часов снова не найдешь себе места от жары!.. Паисий Сергеич! – позвал он.
В соседней штабной палатке, которая чуть вырисовывалась в тумане, зашевелились.
Кутузов, не дожидаясь Кайсарова, вернулся к себе, надел мундир и сел на постели.
– Ничипор,
– Зараз, вашество, зараз! – сонным голосом ответил из передней части палатки денщик и немного погодя вышел, почесываясь и зевая. Он зажег стоявшую у постели на складном стуле свечу и выглянул из палатки.
– Ой, який туман! – сказал Ничипор и вернулся на свое место, где сразу же умолк – заснул.
В палатку вошел наспех одетый адъютант Кайсаров:
– Доброе утро, Михаил Илларионович!
– Здравствуй, дружок. Неизвестно, какое еще оно будет… Пошли кого-нибудь к генералу Воинову на аванпосты. Что там у них происходит?
– Слушаюсь! – ответил Кайсаров и быстро вышел из палатки.
Михаил Илларионович сидел, барабаня пальцами по колену, думал: началось взаправду или нет?
Через минуту послышался топот копыт. Всадник с места взял в галоп.
За палаткой, в лагере, началось движение.
Посидев некоторое время, Кутузов снова вышел наружу.
Туман и не думал уменьшаться, а на аванпостах не утихали шум и крики.
Кутузов стоял, ожидая возвращения ординарца.
Он примчался быстро.
– Ну и что?
– Турки наступают, ваше превосходительство! – выпалил ординарец. – Кавалерии – без числа. За туманом не видно, когда кончатся. Генерал Воинов послал Чугуевских улан и ольвиопольских гусар, но их теснят – турка много!
«Стало быть, визирь наступает по-настоящему», – подумал Кутузов и сказал ординарцу:
– Лети, братец, к генералу Ланжерону – пусть выходит на поле!
Постепенно весь русский лагерь пришел в движение. Полки становились в каре, готовясь к бою.
Михаил Илларионович умылся, оделся.
Туман нехотя таял.
Из-за Дуная блеснул луч солнца. Все осветилось.
Шум на аванпостах утихал. Кутузов сел на коня и поехал мимо каре к первой линии.
– Что такое? – спросил он, подъезжая к группе генералов, стоявших перед фронтом первой линии.
– Отступают, ваше высокопревосходительство: испугались нашей матушки-пехоты, – весело сказал генерал-майор Энгельгардт. – Это пока что была только разведка.
– Налетело пять тысяч всадников, а у меня – около полутора тысяч, – говорил, словно оправдываясь, генерал-лейтенант Воинов.
– Посмотрите, Михаил Илларионович, – указал Энгельгардт, – сколько их осталось на поле!
Кутузов недовольно молчал. Непредвиденная, глупая случайность погубила весь его хитроумный план. Туман сыграл на руку туркам, а не русским. Он не позволил русским видеть,
VII
На следующий день обе стороны ограничились обычной разведкой.
«Надо узнать, как чувствует себя мой друг Ахмед, – подумал Михаил Илларионович. – Пошлю-ка ему снова чайку. Может, Фонтон что-либо пронюхает у турок».
Кутузов вызвал к себе младшего Фонтона и вручил ему целый сверток с чаем:
– Передайте визирю с моими всегдашними приветами шесть фунтов чаю.
– Так много! – невольно вырвалось у Фонтона.
– Пусть побалуется. Может, больше слать не придется. Будет спрашивать о моем здоровье, скажите, что изнываю от жары.
– Я скажу, что ваше высокопревосходительство еще в Журже.
– Можете говорить что угодно, но Ахмед не поверит: старого воробья на мякине не поймаешь! Постарайтесь узнать, что у них на уме.
Фонтон вернулся к вечеру. Рассказал, что посмотреть ничего не удалось: его провели через лагерь к визирю с завязанными глазами. Но, судя по отдельным фразам, которые он слышал, турки готовятся к бою. Визирь очень благодарил за чай, жаловался также на жару, но сказал, что у реки все же прохладнее, чем в Кадыкиой, и вскользь заметил, что с таким войском, как у него, Ахмеда, можно завоевать восток и запад.
– Похваляется! Это хорошо, что он так уверен; значит, надо ждать атаки! – обрадовался Кутузов.
22 июня утром русские войска только пропели утреннюю молитву и стали завтракать, как вдруг ударили турецкие пушки. Они били по всей линии русских каре.
– Эх, осман, и позавтракать спокойно не дает!
– Сегодня будет дело, коли с антилерии начал.
– Хватит тебе всего: и антилерии и кавалерии! – говорили солдаты, разбирая ружья из козел.
Ядра долетали и до второй линии, где в середине каре егерей разместился со штабом командующий. Необстрелянная молодежь из свиты Кутузова чувствовала себя под турецкими ядрами возбужденно. Сам же Михаил Илларионович относился к обстрелу совершенно спокойно.
– Это мой старый дружок оказывает мне любезность, – говорил он, продолжая разглядывать в зрительную трубу турецкое расположение.
Из-за порохового дыма, окутавшего турецкие укрепления, виднелись большие пестрые массы турецкой конницы. Конечно, визирь сейчас бросит их на русские каре. Только на какой фланг? «Скорее всего на открытый левый», – думал Кутузов, не обращая внимания на то, что через его голову с противным воем несутся ядра.
Одно вдруг шлепнулось перед самым носом кутузовского коня, подняв облачко пыли. Конь чуть присел на задние ноги, вздернув голову.