Свадебные колокола
Шрифт:
— Это очень кстати, отец. Мы с Леной расписались в сельсовете.
— Ночью очередь, что ли, занимали? — нахмурился Веня.
— Нет, — улыбнулся Женя, — в семь часов утра, как только открылся сельсовет. Принимаем цветы и поздравления.
— Никаких поздравлений! — сухо и резко ответил Веня.
Он сердито, скорее даже обиженно, смерил их взглядом, забросил за плечи рюкзак и молча снял с соснового сука трубу.
— Ишь чего захотели — поздравления! Вы меня взяли свидетелем? А? Я ни разу в жизни не видел, как узакониваются
Потом Веня ткнул каждого из них в бок и синеглазую Лену тоже, пусть привыкает к таёжным ласкам, молча улыбнулся и пошёл в тайгу.
А двое, крепко обнявшись, провожали его взглядом. Они ничего не сказали ему, всё и так было ясно каждому из них, но что-то им всё-таки хотелось ему сказать. А слов — их так много, хороших тёплых русских слов, которые теперь изучает весь мир, — не находилось.
Веня был уже далеко. Его смешная фигура едва виднелась за деревьями, и труба блестела под солнцем, когда бородатый не выдержал, сложил руки рупором и закричал:
— Венька-а-а! Пух и перо тебе-е-е!
Калашников порывисто обернулся и помахал им рукой. Разве мог он промолчать, оставляя их вдвоём? И его звонкий задорный голос, удаляясь, полетел над тайгой:
— Таёжного-о мёда-а-а!
Через минуту он исчез за стволами сосен, которые теснились и подступали к палатке со всех сторон.
Было девять часов утра. Двое остались совсем одни.
Впереди у них был длинный путь по тайге и её болотам, очень много работы и брачная ночь под тихий шёпот столетних кедров. Но долго ещё они будут вспоминать упрямого и доброго Веньку, который открыл календарь их таёжного медового месяца.
ЧЕЛОВЕК ИВАНЫЧ
Веня шёл недолго, километра три-четыре.
Чащовка скоро кончилась, сменявшись молодым березняком и низким кустарником, почти не тронутым рукой осени, и Веня вышел к посёлку, который разбросал свои низкие домики в неширокой долине.
Курносый мальчишка, стрелявший из рогатки по одинокой вороне, проводил его до правления совхоза. У мальчишки были русые брови, их не было заметно на загорелом лице, и обкусанные ногти. Он был в синем лыжном костюме, от которого пахло нафталином.
— Как у вас директор? Ничего мужик? — спросил Веня, вытирая грязные резиновые сапоги о влажную тряпку на пороге правления.
— Ну, — ответил курносый мальчишка.
Веня узнал всё, что хотел. Он улыбнулся и вошёл в рубленый дом.
В избе было жарко, густо накурено. Туда-сюда бесцеремонно ходили люди. Спорили. Смеялись. Кричали друг на друга и все вместе на кого-нибудь одного. Другие подписывали и сдавали разные бумаги. Хлопали двери. Щёлкал арифмометр. Говорил репродуктор, но Веня догадался и выключил его. Однако тише не стало.
Веня прислушался к разноголосому
Калашников ещё немного постоял у дверей, разглядывая народ, который толкался, просил семян, торговался, требовал нарядов, и громко сказал, обращаясь ко всем вообще и к каждому в частности:
— Здравствуйте.
Но никто не обратил внимания на его приветствие, людям было не до него. Лишь молодая черноволосая женщина в пёстром платке с красными розами задержала свой взгляд на Вене, но и она тут же забыла о нём и принялась кого-то ругать. Это у неё получалось довольно здорово.
Директора совхоза Веня определил сразу и безошибочно. Это был молодой парень лет двадцати пяти в мохнатом малахае на голове. У него были большие красные уши, словно директора за эти уши таскали всё утро, зелёные озабоченные глаза и чёрные усы. Усы были редкие, как у китайца, какие-то необычные, даже смешные и делали директора почему-то похожим на кролика.
Он стоял за столом, который был завален сводками, отчётами, графиками и прочими бумагами, и кричал на бородатого длинноногого мужчину, который крепко держался обеими руками за стол, будто боялся упасть на пол:
— Нет у меня машин! Нет! Это твоя башка понять может или нет? — И при этом редкие усы директора двигались, как у кролика, который жевал ботву от моркови.
Но бородатый мужчина упрямо отвечал:
— Да мне на полдня, на полдня… На пол же дня.
— Я не автобаза! — гремел директор совхоза, но никто в избе даже не повернулся на этот крик, верно, тоже давно привыкли к нему. — Ты знаешь, сколько у меня деревень? Так я тебе скажу — восемь! А у меня машина есть, печки-лавочки? Я в каждую деревню гоняю на велосипеде.
— На полдня, — машинально, без всякой надежды в голосе повторил длинноногий мужик.
— Сдай Али-Бабе заявку, через день-второй получишь, — ответил парень в малахае.
Этой фразой разговор был окончен. Длинноногий понял это, отпустил стол и ушёл.
Веня снял с плеча трубу, согнал пушистую кошку со свободного стула и уложил своё хозяйство на стул.
— Пионерский привет! — весело сказал он, подходя к столу директора, который уже обложился сводками.
— Здорово.
— Ты здесь за министра? — спросил Калашников.
— Ну.
Парень в малахае кивнул. Его зелёные озабоченные глаза не выразили особого восторга и радости. Это было плохо. Но в них не было и огорчения и безразличия. Это было хорошо.
Машины у него есть, готов поспорить на ведро пива, подумал Веня. Но он жмот, как и каждый директор, и если я буду у него просить и клянчить, то никакой машины мне не видать.
К молодому парню в малахае подошла черноволосая женщина, та самая, на плечах у которой был пёстрый платок с красными розами. Она торопливо заговорила: