Свадебный альбом
Шрифт:
Она рассеянно наблюдала, как ест старуха. Рука дрожала так сильно, что каждый раз, поднося к губам ложку, Кэти была вынуждена поспешно наклоняться, чтобы не расплескать суп.
– Кэти, - вдруг сказала Энн, - ты могла бы сделать для меня кое-что? Я больше не чувствую себя новобрачной. Не могла бы ты убрать это омерзительное выражение с моего лица?
– Почему "омерзительное"?
– удивилась Кэти, откладывая ложку и с завистью изучая Энн.
– Если не нравится, как ты выглядишь, можно отредактировать себя.
– Я не знаю как.
–
Немного поразмыслив, она вернулась к еде. Потом сказала:
– Лучше не буду и пробовать: а вдруг у тебя вырастет нос или что-нибудь в этом роде.
– А как насчет нового платья?
Кэти снова задумалась, глядя в одну точку, но внезапно вскочила, ударившись о стол и расплескав суп
– Что?
– встревожилась Энн.
– Что случилось?
– Блок новостей по Уоднету, - сообщила Кэти.
– Восстание в бухте Провидения. Это здешний областной центр. Что-то связанное с Днем Освобождения. Мой русский еще недостаточно хорош! О, какой кошмар! Бомбардировки... трупы... Послушай, Энн, я лучше отошлю тебя...
Энн вновь очутилась в гостиной. Она ужасно устала от бесконечных перемещений, тем более что от нее ничего не зависело. Она совершенно бессильна и не имеет власти над своей судьбой. Комната была пуста, подружки, слава Богу, исчезли, и Бенджамен еще не вернулся. Очевидно, маленький синелицый медальон все это время занимался самовоспроизведением: все стены заполняли сотни его близнецов, к тому же не ладивших друг с другом: в комнате стояли невообразимый шум, ругань и визг. От шума болели уши. Правда, стоило им заметить Энн, как все мгновенно заткнулись и уставились на нее с неприкрытой злобой.
По мнению Энн, этот безумный день длился чересчур долго. И тут ужасная мысль осенила ее: симы не спят.
– Эй, - окликнула она тот медальон, который считала оригиналом, - вызови Бенджамена.
– Какого хрена ты тут приказываешь?
– нагло спросил синелицый.
– Я тебе что, личный секретарь?
– А разве нет?
– Именно что нет! Собственно говоря, теперь это моя комната, а ты влезла на чужую территорию. Так что лучше сматывайся поскорее, пока я не стер твою задницу!
Остальные поддержали его, громко потешаясь над Энн.
– Прекратите!
– вскрикнула она, но ее никто не слушал. Она вдруг заметила, как медальон вытянулся, став в два раза длиннее, и с громким хлопком разделился на два поменьше. То же самое происходило с другими медальонами. Они расползались по стенам, потолку, полу.
– Бенджамен!
– вскрикнула Энн.
– Ты меня слышишь?
Гомон тут же стих. Медальоны свалились со стен и исчезли, не долетев до пола. Остался один, первый, но теперь это был просто пластиковый диск с вылепленной посредине мрачной физиономией.
В центре комнаты стоял человек. При виде Энн он улыбнулся. Это был престарелый Бенджамен
– Как ты прелестна, - вздохнул он, глядя на нее.
– Я и забыл, как ты прелестна.
– О, правда? Я думала, эта особа, докси, успела тебе напомнить, - съязвила Энн.
– Ну и ну, - покачал головой Бен.
– Быстро вы, симы, обмениваетесь сведениями! Покинула аудиторию не больше четверти часа назад и уже знаешь достаточно, чтобы осудить меня.
Он обошел комнату, касаясь то одной, то другой вещи. Остановился перед зеркалом, взял с полки голубую вазу и повертел в руках, прежде чем осторожно поставить обратно.
– Говорят, еще до полуночи вы настолько равномерно распространите между собой всю известную информацию, что произойдет нечто вроде энтропии данных. И поскольку Симополис не что иное, как информаторий, он станет серым и безликим. Первой скучной вселенной.
Бен рассмеялся, но тут же закашлялся, пошатнулся и едва не упал, но, к счастью, вовремя успел схватиться за спинку дивана. Бедняга тяжело рухнул на сиденье и продолжал кашлять и отхаркиваться, краснея, как рак.
– Ты в порядке?
– разволновалась Энн, хлопая его по спине.
– В полном, - едва выговорил он.
– Спасибо.
Наконец он отдышался и жестом показал на место рядом с собой.
– У меня постоянно першит в горле, и автодок ничего не может с этим поделать.
К этому времени к нему вернулся обычный цвет лица, но вблизи стали заметны тонкая морщинистая кожа и легкое дрожанье головы. Кэти, похоже, сохранилась намного лучше.
– Сколько тебе лет?
– не выдержала она. Бенджамен бодро вскочил:
– Сто семьдесят шесть.
Он поднял руки и лихо повернулся на каблуках.
– Радикальная геронтология! Ну как, нравится? И мне удалось сохранить восемьдесят пять процентов собственных органов, что по нынешним стандартам большая редкость.
От непривычных усилий у него закружилась голова, и он снова плюхнулся на диван.
– Поразительно!
– воскликнула Энн.
– Хотя радикальная геронтология, похоже, так и не смогла приостановить время.
– Пока нет, но все впереди, - заверил Бен.
– Сейчас за каждым углом скрываются чудеса. Волшебство в любой лаборатории!
– Он неожиданно сник и сухо добавил: - По крайней мере, пока нас не завоевали.
– Завоевали?
– Вот именно! А как еще назвать их стремление контролировать каждый аспект нашей жизни: от приобретения радиоуправляемых ракет до личного права на собственность?! А теперь еще и это! Украсть у нас наших же личных симов! пылко воскликнул Бенджамен.
– Это плевок в лицо природному капитализму, природным держателям заявок, да что там, самой природе! И единственное довольно разумное объяснение, переданное по Уоднету, заключается в том, что все стратегически важные Биологические Личности были втихомолку уничтожены и заменены машинами!