Свадебный круг: Роман. Книга вторая.
Шрифт:
— Ученый разговор. Кабы дождь да гром, дак и не нужен агроном, — и сплюнул. — Надо уметь живую кошку съесть и не поцарапаться.
Кандидат наук захохотал.
— Это что означает? Ну-ка? — и принялся шарить по карманам записную книжку.
— Эх вы, молодежь называетесь, — подходя к ним, с осуждением произнес дядя Митя, выбирая из бороды сенную труху. — Да я бы в экое время разве усидел, всех бы девок перешерстил, всех баб водой облил. Весельства никакого нет. Нет весельства, визгу никакого. Разве это сенокос?! Эх!
Закончить дяде Мите укоризненную
— Шитов там из райкома, — пробасил он, подойдя к Сереброву. — Ищет вас.
Пришлось, не успев смыть едкий пот, ехать в контору.
Тяжелым шаркающим шагом Серебров поднялся в кабинет. Маруся Пахомова изо всех сил развлекала Шитова рассказом о маркеловской болезни. Виталий Михайлович, играя соломенной шляпой, невнимательно слушал ее. «Теперь задаст трепку», — подумал Серебров.
— Я не знаю, как с вами разговаривать, — неожиданно обрезая этим самым «вы» всякую надежду оправдаться, начал Шитов. — Что, вовсе на другой планете живете?
Серебров бодливо нагнул голову, он знал, словами ему Шитова не убедить. Розовели окна. Вот-вот опустится темнота. Пока не поздно, надо везти Виталия Михайловича в ближайший лес.
— Хотите, я вам чудо покажу? — легкомысленно спросил Серебров с ненатуральной улыбкой.
— Какое еще чудо? — недовольно покосился Шитое.
Несерьезный этот разговор о каком-то «чуде», веселое лицо Сереброва вызывали у Шитова раздражение. Везде плох был урожай. Нет надежды на корма. Не радоваться надо, а плакать, а этот…
— Подобрал ты людей для Волгограда или даже с этим не можешь справиться? — хмуро спросил Шитов, вставая.
— Можно не отвечать вам тридцать минут? — не переставая улыбаться, спросил Серебров, ведя Шитова к машине.
Когда ехали, Шитов, держа в руках шляпу, хмуро смотрел вперед. Он не верил в чудо.
— Виталий Михайлович, погода-то, а? — проговорил Серебров, чтоб не молчать.
— Что погода, — мрачно откликнулся Шитов. — Для нас хоть золотая будь, — и, повернувшись к Сереброву, сердито спросил: — Из-за чего мы теряем? Думаешь, из-за дождей или засухи? Ерунда! Из-за своей неорганизованности, разболтанности. Помнишь, сидели над ящиком с песком? Продумали. Все с севом справились в намеченный срок, а Ефим Фомич Командиров и иже с ним опять тянулись. У Ефима Фомича два трактора вышли из строя, тракторист руку вывихнул. Потом дожди, видите ли, ему мешали. А дожди-то — один перевалок был.
Виталий Михайлович был расстроен. Видать, где-то в «Труде» или захудалом совхозе «Сулаевский» вовсе никуда негодно шли дела. И в серебровское чудо он, конечно, не верил, но послушно спустился в мглистый отладок.
— Вот, — сказал Серебров, обводя рукой длинный овраг.
— Что вот?
— Вот трава, много травы, а мы веники рубим, на юг за соломой — собираемся, — облизывая пересохшие от волнения губы, проговорил Серебров и стал рвать длинные стебли, показывая их Виталию Михайловичу.
— Да, трава, — непонимающе сказал Шитов. — Ну и что?
Сереброва охватила говорливость. Доказывая Шитову, как много в
— Даже кандидат наук у нас косит, — похвалился Серебров, показывая Шитову давешний ложок, где сметали они с дядей Митей, Бабиным и горожанами четыре первых стога сена.
Шитов молчал, раздумывая.
— Считаешь, что не меньше прошлогоднего возьмете? — спросил он, наконец, и закурил, осветив лицо розовым огнем сигареты.
— Крахмалев говорит, что возьмем, — укрылся Серебров за авторитетом главного агронома.
— Неплохо. Пожалуй, неплохо, — раздумчиво проговорил Шитов. — Ну-ка, свози еще в Лум.
Проводив Виталия Михайловича, Серебров, не включая свет, долго сидел в конторе, глядя в открытое окно. Сгущалась дегтярно-черная темнота. Вдали мерцали огни деревень, тянувшихся по нагорному берегу Радуницы: Коробейники, Светозерена, Тукма-чи. Теперь он знал в них почти каждую старушку, каждого старика и подростка. Ведь они, эти люди выручили его, взявшись по-старинному за косы, чтобы убрать траву. И ведь хорошо получается с сенокосом. Благодаря им хорошо!
Дни и ночи слились в ощущении Сереброва в единый беспокойный напряженный кусок жизни. Он не мог сказать, когда что было, потому что ложился спать всего часа на два, а потом ехал по участкам, чтобы увидеть, как идет работа, что мешает, чего недостает.
Шитов, дня через два найдя по телефону Сереброва, бодрым голосом сказал:
— Слушай, тут тебя усовершенствовали. Вот Чувашов хочет каждый день за работу выплачивать. Тогда ведь и те, у кого есть два-три свободных дня, тоже косить поедут. Как, а?
— Мы тоже на ежедневную перейдем, — схватился Серебров, чувствуя, что с сенокосом возникла у него уверенность и твердость. Наезжая в Светозерену и Коробейники, он вдруг с радостью ощутил, что у людей появилась к нему какая-то открытость. Всем хотелось заговорить с ним, рассказать что-то или просто улыбнуться. Так же встречали Григория Федоровича.
Но, отравляя его бодрое настроение, вдруг ворвалась вовсе ненужная забота. Напомнил о себе звонком Виктор Павлович Макаев. Как всегда, обратился на «ты», доверительно, полушутливо проворковал, что начался самый строительный сезон и ставит он дачку-развалюшку, но дело не клеится. Обещал Григорий Федорович послать того старичка, который катал его на лошади, а старичка нет.
Серебров знал, что за дачка-развалюшка у Макеева: Маркелов в благодарность за материалы, которые шли по распоряжению Виктора Павловича с завода, отправил новехонькие срубы, проведенные через бухгалтерию, как дом, предназначенный к сносу на дрова. Сереброву отпускать дядю Митю к Макаеву не хотелось. Такой непоседливый живой старик позарез нужен был здесь. Он и пенсионеров объединял, и косы точил, и не было лучше стогоправа, чем он.
— Сенокос идет, Виктор Павлович, каждый человек на счету, — пробовал отговориться Серебров. — А дядя Митя у меня — правая рука.