Свергнуть всякое иго. Повесть о Джоне Лилберне
Шрифт:
Уайльдман (после паузы). Да. Мы считаем, что всякий англичанин, не отказавшийся от своих прирожденных прав, должен иметь возможность голосовать, независимо от своего происхождения или своего состояния.
Айртон. Всякий родившийся на английской земле? За счет одного только факта рождения?
Уайльдман. Да.
Айртон. Отдаете ли вы себе отчет в том, что таким образом вы переходите целиком на позиции естественного права и отказываетесь признавать право гражданское?
Полковник
Айртон. Я хочу, чтоб вы ясно поняли, что это значит — «перейти на позиции естественного права». Человек может брать все, что ему необходимо для жизни, где бы он это ни обнаружил, — вот что такое естественное право. Вы должны будете рано или поздно признать за ним право на любую еду, одежду, питье, жилище, которые он видит перед собой и которые так необходимы ему для поддержания его существования. Он получает право также и на землю — завладевать ею, обрабатывать, пользоваться плодами ее. То есть, стоя на позициях естественного права, вы неминуемо придете к отрицанию права собственности.
Полковник Рейнборо. Не вижу почему.
Айртон. Что можно признать основной, фундаментальной чертой английской государственной системы? То, что в создании законов участвуют лишь люди, кровно заинтересованные в государстве, имеющие в нем постоянный местный интерес. А такими могут быть лишь те, кто владеет землей или участвует в местных промышленных предприятиях. Пусть это будет простой фригольдер с годовым доходом в 40 шиллингов — важно, что он сидит на земле. Человек, владеющий только деньгами, может в любую минуту забрать их и уехать в другую страну. Такому я бы не давал избирательных прав. Но и тому, кто никак не заинтересован в охране собственности, я бы ни в коем случае не дал доли в управлении.
Сексби. Я отдал нашей борьбе не только кровь свою, но и почти все деньги. Возможно, у меня до конца дней уже не будет дохода в 40 шиллингов. И на основании этого меня и моих товарищей лишат права посылать представителей в парламент?
Проповедник Хью Питерс. Всем, кто сражался за божье дело, избирательные права нужно дать без всяких изъятий.
Полковник Рейнборо. Ни в законах божьих, ни в законах природы я не нахожу ничего, оправдывающего такой порядок, при котором лорд посылает двадцать представителей, джентльмен — двух, а бедняк — ни одного. Этот порядок создан людьми, и он должен быть изменен.
Уайльдман. Неправда, будто принятие «Народного соглашения» поведет к уничтожению права собственности. Наоборот, оно является самым верным средством сохранить эту собственность. Вводя всеобщее избирательное право, мы реализуем непреложную истину: власть принадлежит народу в целом, и лишь для удобства он передает ее своим представителям.
Полковник Рейнборо. Только из-за того, что человек отстаивает свое естественное право иметь голос при избрании представителей, ему приписывают желание все разрушить. Собственность установил господь своей заповедью
Айртон. Я полагал, что мы обсуждаем документ, и не будем выискивать в словах друг друга тайный смысл, которого там нет.
Кромвель. Вы не стоите за анархию, но меры, предлагаемые вами, могут привести к ней, вот о чем шла речь.
Проповедник Хью Питерс. Мне тоже в соображениях генерал-комиссара видится известный резон. Таких, что не имеют прочного интереса, у нас в Англии пять на одного. Возможно, получив право голоса, они сумеют без всякой анархии и смуты провести через парламент закон, устанавливающий равенство в движимом и недвижимом имуществе.
Сексби. Мы приняли участие в войне и подвергали риску жизнь нашу для того, чтобы восстановить наши прирожденные права. И что же выясняется?! Что для нас, не имеющих собственности, не будет и прав. О, смею уверить, если б вы предупредили об этом заранее, у вас было бы гораздо меньше солдат для защиты такого дела! Что касается меня, то я твердо решил: своих врожденных прав не отдам никому. Слышите? Никому! Какие бы последствия это ни повлекло. Я считаю, что самыми бедными и самыми жалкими в королевстве были те, кто не участвовал в деле защиты свободы. Их жизни стоили слишком мало, раз ими нельзя было оплатить благо для всех англичан.
Полковник Рейнборо. Пять неимущих на одного богатого? И что же отсюда следует? Что этих пятерых нужно сделать рабами одного? Они ведь такие же англичане, как и он.
Кромвель. Тише, джентльмены, прошу вас.
Айртон. Допустим, в нашу страну приехал иностранец. Он ведет свою торговлю, или занимается науками, или просто путешествует. Жизнь его, свобода, имущество находятся под охраной английских законов. Но при этом ни он, ни предки его согласия на издание этих законов не давали. Должен ли он подчиняться нашему законодательству? Или такое подчинение превращает его в раба?
Полковник Рейнборо. К чему вы клоните?
Айртон. К тому, что неучастие в законодательной власти еще не делает человека рабом. Он может свободно перемещаться по стране, заниматься любой деятельностью, растить потомство, передавать ему по наследству накопленное имущество, пользоваться всеми благами мира и порядка, даруемыми законом. Может даже покинуть страну, если существующие в ней стеснения кажутся ему обременительными. Но участвовать в издании законов могут только люди оседлые и обеспеченные, кровно заинтересованные в сохранении государственного здания, в этом я твердо убежден.
Проповедник Хью Питерс. Вы собираетесь предоставить избирательное право даже слугам и наемным рабочим?
Уайльдман. Безусловно.
Хью Питерс. Не думаете ли вы, что это приведет к еще большему неравенству, чем то, против которого вы восстаете? Всякий крупный наниматель сделается тогда полновластным распорядителем десятков и сотен голосов зависимых от него людей. Начнется купля-продажа голосов, и любой денежный мешок сможет иметь в кармане столько членов парламента, сколько пожелает.