Свержение ига
Шрифт:
— Господь с тобой, князь, — растерялся Семён, —то был другой нож, с загнутой рукояткой, да и вытащил его Сцибор из бедняги, вот те крест.
— И поклясться на кресте сможешь?
— Смогу. — Семён засуетился и вытащил золотой тельник.
— Покажь, — подскочил Хованский, — э, да не простой у тебя крест, не наш — латинский.
— С поляком побратались, — засмущался Семён. — Мой-то попросце был, это верно.
Хованский отошёл подалее и грозно заговорил, выделяя каждое слово:
— Более не говори, за тебя поличное кричит. Изменил ты нашей православной вере, — указал он
— Зачем? — не выдержал Матвей.
— А затем, чтобы извет на Андрея навести и великих князей меж собой поссорить.
Семён побледнел, на лице его выступили мелкие капельки пота. Он шумно задышал, подыскивая оправдательные слова, но они почему-то не находились.
— Невинен я! — наконец выговорил он. — Гонца не убивал, а грамоту в евойной суме нашёл. У поляка спроси.
— И до него дело дойдёт! — Хованский приказал ввести Сцибора.
Старый рыцарь был возмущён задержанием, глаз его метал молнии, рот низвергал громы. Толмач не успевал переводить, и Хованский недовольно морщился. Наконец остановил толмача.
— Скажи, пусть отвечает только на мои вопросы, и спроси, давно ли он служит польскому королю.
Вопрос не остановил потока, а лишь изменил его направление.
— Более трёх десятков лет, а точнее, тридцать два года. — Голос Сцибора стал чуть мягче. — Но это только нынешнему Казимиру, до него был Владислав, а ещё раньше Ягелло, тоже Владислав. Вот это был настоящий рыцарь, не в пример нынешнему: он носил кружева только из железа и не снимал, говорят, кирасу даже ради горячей молодки. Жаль, однако, что долго при нём служить не пришлось...
— Довольно, — не выдержал Хованский, — значит, ты признаешь, что уже долгое время состоишь на службе у польского короля?
— Истинно так, хотя это не сказывается на моём жалованье. Я заметил: чем дольше служишь, тем меньше получаешь. В последнее время король стал особенно прижимист. И то сказать: что в молодости получается бесплатно, в старости стоит денег, а король так любит веселиться.
— И чтобы заработать, ты решил наняться на новую службу?
— Да, я взялся учить ханского сына. Оказалось, среди басурман много способных людей, да и сам хан вполне может сойти за профессора Краковского университета.
— Я говорю о другой службе. Тебе знакомо это?
Сцибор оглядел два свитка, на которые указал Хованский, и пожал плечами. Хованский обрадовался:
— Вот и врёшь. Это — грамота великолукского наместника, которую нашли в твоих вещах. Ты её вынул из сумы убитого гонца и подменил другой, вот этой, которую теперь хотите подсунуть государю.
Сцибор попытался заговорить, но Хованский решительно прервал его и продолжил:
— Картина ясная! Вы оба — королевские лазутчики, вошли меж собой в сговор: один убил гонца, другой подменил грамоту...
— Зачем? — снова не выдержал Матвей.
— А чтоб ты поверил лживой грамоте и принёс её государю. Осердится он, рассорится с братом, с Новгородом размирку учинит, а когда устроится великая замятия, пойдёт король на нас войной и порубежные земли отвоюет. Нечего сказать, хитро придумано, ну да Бог милостив, сподобил выявить ваше
Сказанное не умещалось в голове старого рыцаря, мысли пришли в полный беспорядок, и он подавленно молчал.
— Ну что же ты? — крикнул Матвей. — Скажи, что всё это не так. Князь! Тут надобно разобраться: кто-то клевещет на честных людей, и ты их сразу винить начинаешь. Своим верить нужно.
— Вера — это по части митрополита, а мне верить должность не велит. Да и свои ли вы?
Матвей продолжал с жаром говорить, но чувствовал, что слова его отскакивают, как стрелы от каменной стены. В отчаянии он пригрозил, что сам пойдёт к государю и добьётся правды.
— Навряд ли выйдет, — усомнился Хованский. — Стены у нас толстые, замки крепкие, сам, поди, знаешь.
— Ты и меня хочешь под стражу взять?
— А ты и есть под стражей. Вишь, что у тебя в портищах сыскалось? — Он достал из ларца тонкий листок бумаги и сунул помощнику. — Ну-ка перетолмачь!
Тот придвинулся к свече и прочитал: «Господь благословил, я приказал. Казимир».
— Откуда у тебя такая бумажка с королевской печаткой?
Теперь сам Матвей лишился речи.
— Вот и ты замолчал. Ну иди, иди, подумай и вспомни, что тебе король приказал. Не надумаешь, придётся слова из тебя вытаскивать. Ночь подумай, а с утра прямо и начнём.
По знаку Хованского стражники стали теснить Матвея к выходу. У порога он обернулся:
— Скажи хоть, кто тебе про наше воровство нашептал?
Хованский помедлил.
— Хоть и не надо бы, но по старой памяти скажу. Великолукский наместник послал гонца с важной грамотой. Когда вызнал, что гонца убили, послал второго с такою же. И вот у нас обе грамоты сошлись. Читаем и удивляемся. Грамоты должны быть одинаковы, а они различаются: одна про новгородскую измену, другая про то, что Ливония нам войну готовит. Ясно, что одна из грамот ложная.
— А почему именно наша?
— Что-то ты поглупел, однако... Да потому, что та, которая с первым гонцом послана, у твоего поляка сыскалась. Вот она тоже про Ливонию. Ну что, надумал говорить? Нет? Тогда иди думай.
Матвея вели длинными сумрачными переходами. За свою долгую службу в сыске он так и не знал толком этого подземного города, занявшего многочисленные кремлёвские подвалы. Часто встречались знакомые, попервости многие останавливались и начинали разговор, но, заметив стражу, умолкали. А в конце пути не останавливался уже никто — новости здесь распространялись быстро. Матвей был не последним человеком в сыске, знавали и то, что к его услугам прибегал сам государь, поэтому недостатка в друзьях никогда не ощущалось. Тем более бросилось в глаза разом выросшее отчуждение. Оставшись один, он с горечью размышлял об обидной недоверчивости тех, с кем много лет работалось рядом, которые более всего знали его и, казалось бы, должны защищать от навета. Почему всё-таки добродетель оказывается слабее порока и падает от первого же удара? Попробуйте объявить в воровской шайке, что среди них находится честный человек. Они только посмеются, всяк примется защищать и вымажет честнягу так, что вздорность объявления станет ясна каждому. А укажи среди честных людей на вора, все охотно поверят и отвернутся от него.