Свет в Коорди
Шрифт:
— Айно Вао, — безошибочно сказал он, — дочь Йоханнеса Вао.
— Ой, смотрите, кто это! — весело закричала Айно. — Сааму, Сааму, ты знаешь, какой гость к тебе пришел?
— О, добрый гость? — посмеиваясь и вставая из-за широкого стола, спросил Сааму, поворачивая к вошедшему свое лицо.
— Здравствуй, Сааму, вечный труженик, — тихо сказал Пауль. — Ты узнаешь меня?
— Ты — Пауль Рунге… Голос изменился, но я узнаю, — заулыбался Сааму. — Сегодня радостный день для Сааму — день гостей. То-то сорока утром на дворе кричала.
Пауль обвел взглядом кухню. Мало что изменилось,
Пауль вслух вспомнил об этом.
— Как же, как же… — встрепенулся Сааму. — В том углу сидел, где сейчас сидишь… Ты на паре гнедых пахал, помню. Теперь только Анту остался, да и тому работы нет — нового хозяина ждет.
— Я пойду коров подою тебе, Сааму, — сказала Айно, хватая подойник и надевая полушубок.
Напевая, она вышла, бросив на ходу Паулю:
— Я тут сегодня за хозяйку.
Паулю показалось, что без ее веселого круглого лица и яркого зеленого платья на кухне стало сумрачнее и тише.
— Один и хозяйничаешь все? — спросил Пауль.
— Да, — просто ответил Сааму, — до будущего хозяина. Он приходил уже.
— О, — нахмурился Пауль. — Кто?
— Сказал, что имя его — Юхан. Ему из волости хутор обещали. Меня по плечу похлопал. Ничего, говорит, божья коровка, хутор еще заживет… Однако пригрозил мне, чтоб я здесь никому ничего не давал. Я, говорит, хозяин…
Пауль посмотрел в окно. Закинув назад голову. Айно стремительно и легко проносила в хлев ведра, полные воды, и Пауль подумал, что зеленое платье на ней сейчас выглядит самым радостным пятном на безрадостном этом хуторе и что она, Айно, за эти годы выросла в настоящую женщину. Тогда, перед войной, она была девятнадцатилетней неловкой деревенской девушкой. Он, Пауль, ведь танцовал с ней на деревенских вечеринках и даже провожал домой. Что она сейчас делает?
Он спросил у Сааму.
— Айно? Летает, ищет, где гнездо свить, — сказал Сааму. — В город ушла, поработала, вернулась теперь. К земле тянет. Вот навестила меня и сразу коров пошла кормить. Я, говорит, соскучилась. Да и понятно: в Коорди родилась… Хозяйка. Старый Йоханнес Вао плохо ее принял.
— Почему?
— Ну, не знаю… — замялся Сааму. — Да уж верно оттого, что с отцом не посчиталась: без разрешения ушла из семьи…
Айно вошла с подойником и стала процеживать молоко. Снова зазвенел ее голос.
— Ну, чем я вас буду кормить?
— Блинами, — торжественно сказал Сааму, поднимаясь, чтобы итти за мукой. — В такой день нужно варить суп с клецками или жарить блины.
Затрещал огонь в плите. На Айно появился белый передник. Быстро мелькали ее округлые локти.
Пауль, снедаемый беспокойством, прошелся по комнате. Заложив руки в карманы, он стал смотреть в окно. Большое все-таки хозяйство! Какой хлев! В нем хоть дюжину коров держи, скотная кухня при хлеве. Сарай, амбар, колодец… Конечно, сейчас это все запущено немного, но если взяться…
— Ты как новый хозяин
— Что?.. — вздрогнул он и нахмурился. — Нет, я так.
Она внимательно и лукаво смотрела на него, словно читая его мысли.
Сааму, хлопнув ладонями по коленкам, подхватил ее слова.
— А почему бы и нет? — захлопотал он. — Пауль пахать мастер. Анту в конюшне стоит. Зачем все чужому хозяину отдавать?
— Айно самой надо взяться, — усмехнулся Пауль.
— Я женщина, я одна, — серьезно сказала Айно. — Не справиться. Но если бы у меня было свое хозяйство, я бы так работала, что у меня бы грязь на дворе летела из-под ног.
И, глядя, как она энергично орудовала у плиты, Пауль подумал, что так оно и было бы.
Вошли сумерки, яркие пятна света из очага прыгали по стенам, вкусно запахло поджаренным маслом. От очага шло тепло.
С блаженством развалившись на стуле, Пауль смотрел на Сааму, зажигающего лампу, и на белого Микки, который в свете плиты стал розовым. Он смотрел на белые полные руки Айно, накрывающей на стол, и вдруг остро почувствовал, как же он все-таки за военные годы истосковался по дому, по теплому собственному углу, по мирной жизни на земле, — жизни, которая, должно быть, немыслима была бы без этих теплых и ласковых рук.
Сели за стол. Ели суп с клецками, потом Айно подала блины; их намазывали медом и запивали холодным, как лед, густым молоком.
Слушая оживленную болтовню Айно, глядя на спокойное, умиротворенное лицо Сааму, Пауль думал о том, что встреча эта не случайна. Нет, не случайна. Им всем троим у теплого очага в доме Курвеста было хорошо. Пусть все они пока гости здесь и ни у кого из них нет в этом доме твердой почвы под ногами, но все же они чувствовали себя в нем хозяевами.
И снова Айно почти угадала его мысли, когда спросила:
— Так ты решил взять себе землю в волости?
— Да, — ответил он, — я так решил. Буду искать.
— Я бы тоже хотела… — сказала она откровенно и задумалась.
Сааму ничего не сказал.
— Будем вместе искать, — пошутил Пауль. Но, почувствовав, что слова прозвучали не шуткой, испугался.
Ощутив на себе молчаливый тяжелый взгляд Пауля Рунге, Айно вопросительно подняла глаза. Он неподвижно и прямо смотрел на нее холодноватыми, слегка, прищуренными глазами и был, казалось, совершенно спокоен, только губы его странно дрогнули, выдавая волнение. И, заметив это, Айно не приняла за шутку его слова. Не принял их за шутку и Сааму. Он сидел молча, отвернув лицо в сторону, и губы его ласково улыбались, словно видел он что-то невидимое им.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На следующее утро Пауль Рунге переступил порог волисполкома.
Из комнаты председателя доносились громкие голоса. У полураскрытых дверей старик-крестьянин с шеей, замотанной шарфом, многозначительно приподняв кустистые брови, прислушивался к разговору.
Никто не обратил внимания на вошедшего Пауля. За большим канцелярским столом сидел грузный мужчина с мясистыми губами и носом и маленькими, прижатыми к черепу ушами — председатель. Пауль узнал Яана Янсона, местного крестьянина.