Свет во тьме
Шрифт:
Следующие несколько минут мужчины молчали, пристально глядя друг другу в глаза. Молчание нарушил Михаил:
– Я не знал этого.
В голосе Буркина зазвучали сочувственные нотки:
– Кроме того, ваша Караваева была уверена, что сестра не сама свела счеты с жизнью, что ей в этом помогли. Конечно, доказательств этого она не нашла. – После чего голос полковника вновь наполнился добродушной радостью. – В заключение, Михаил, я хотел бы поговорить о вас и вашей работе.
Следующие двадцать минут Каганов отрешенно слушал размышления Буркина о важности той работы,
– Пресса оказывает воздействие на общество, формирует его мнение. Поэтому нам хотелось бы видеть на посту главного редактора верного человека. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Понимаю, – стальным голосом ответил Каганов, – но хочу вам заметить, что моя газета – частная и не находится в непосредственном подчинении ни у вас, ни у мэрии. Надеюсь, вы меня тоже поняли?
После этих слов полковник утратил свою маску благодушия, в глазах его мелькнули холодные искры.
– Зря ты так, щенок. Еще пожалеешь. – Буркин откинулся в кресле и демонстративно отвернулся к окну. – Вы свободны, гражданин Каганов, – и добавил, – пока свободны.
Михаил вышел из кабинета, постаравшись хлопнуть дверью как можно сильнее.
Когда Каганов ушел, Буркин встал и закрыл дверь на ключ, после чего нажал на кнопку селектора и велел секретарше никого к нему не пускать. Откинувшись на спинку кресла, полковник долго собирался с силами для следующего, не менее трудного разговора. Он поднял трубку телефона и набрал номер.
Отец Георгий как раз заканчивал закрашивать изуродованную стену, когда из открытого окна услышал голос жены.
– К телефону!
Священник бросил кисть в банку с краской, выпрямился и, вытирая на ходу руки о рабочий фартук, зашел в дом. Мария протянула ему трубку старенького телефона.
– Это Антон Буркин!
Отец Георгий благодарно кивнул супруге и взял трубку.
– Храни тебя Господь, сын мой, – поприветствовал он полковника.
– И вас, батюшка. Хотел извиниться, что не смог вчера прийти. Сами понимаете, служба.
– Все понимаю, Антон, не переживай, – ответил священник. – Надеюсь, все, кто вчера и поддался бесовскому воздействию, раскаются в содеянном. А Бог, он всемилостив, он простит.
– Ох, вашими молитвами, батюшка… – милиционер на секунду умолк, а затем спросил: – Вы подумали о нашем недавнем разговоре?
– Да, конечно. Я долго размышлял и молился Господу нашему с просьбой помочь мне принять верное решение.
– Хм. И что вы решили?
– Я решил остаться при своем изначальном мнении.
– Черт… ой, простите, батюшка!
– Бог простит, – с философским спокойствием ответил отец Георгий.
– Тогда вы должны знать, что в эту пятницу состоится собрание общины, на котором… – Буркин замолчал и священник закончил за него:
– На котором поднимут вопрос о моей отставке и выборе нового настоятеля церкви.
– Отец Георгий, вы же понимаете, я на вашей стороне и хочу вам помочь. Но если вы будете упрямиться…
– Сын мой, я не
Терпение Буркина иссякло.
– У вас еще есть время, святой отец. До вечера пятницы. Молю вас, примите истинно правильное решение.
– Истина и уважение к ней требуется от нас тогда, когда мы меняем жизнь других людей, живущих во лжи. Подумай и ты об этом, сын мой.
– Я подумаю, отец Георгий, можете не сомневаться.
Сказав это, Буркин с грохотом бросил трубку.
Маленький черный бес, уменьшенная копия того, что недавно пытался взять штурмом небольшую церквушку на холме, планировал в воздушных потоках, невидимый взгляду обычных людей.
Пасть его изрыгала клубы едкого пара, а крохотные перепончатые крылья без устали трепетали, словно пропеллер или крылышки колибри. Бес несся вслед за своей целью, водителем коричневой «Волги», Виолеттой, по городским улицам на юг Прахова.
Каганов вышел из дверей редакции в шесть вечера. Несмотря на инцидент с Караваевой, вторничный номер все же был сдан в срок, и теперь сотрудники отдыхали до завтрашнего утра, после чего займутся подготовкой к следующему.
А сейчас ему предстояла встреча с дочерью. Света, рыжая бестия, внешне была точной копией матери, а вот характером под стать отцу. Единственный ребенок в семье, но проживший практически всю жизнь не под присмотром любящих родителей, а бабушек-дедушек и репетиторов. Михаил и Виолетта редко бывали дома, вынужденные полностью отдаваться работе и карьере. И когда из суматошной Москвы они переехали в Прахов, ситуация особо не улучшилась. Михаил до поздней ночи торчал в редакции «Вечерки», а Виолетта руководила своим маленьким бизнесом. И бедная Света вновь осталась предоставлена самой себе.
Спустя полчаса езды по городским улочкам Каганов въехал на территорию студгородка. Как и большинство постсоветских университетских городков, это был комплекс, где солидные здания времен сталинского ампира соседствовали с недавно отстроенными многоэтажками общежитий. Хотя главное здание Праховского университета возвели еще до революции и, судя по старым фотографиям, фасады с белыми колоннами оставались здесь с самого основания университета. После перестройки университет не скатился в нищету благодаря поддержке горадминистрации и деньгам “новых русских”, зарабатывавших слишком мало, чтобы отправить отпрысков за границу, но достаточно, чтобы оплатить обучение в родном городке.
Михаил припарковался на практически пустой стоянке на въезде в студгородок и направился в общежитие. После переезда в Прахов и поступления в университет Света отказалась оставаться в роскошной родительской квартире и решила жить отдельно.
Большинство студентов и преподавателей уже разъехались на летние каникулы, и студгородок практически опустел. Только кучи мусора, которые еще не успели убрать местные дворники, напоминали о царившем здесь еще вчера бурном веселье.
Пройдя через большую двойную деревянную дверь, Михаил оказался в просторном вестибюле общежития.