Светлячок надежды
Шрифт:
Мара вздрогнула. Страх танцевал вокруг нее, колол и подталкивал, и она подумала: «Он опасен», понимая, что должна встать и уйти, пока не стало слишком поздно. Но не могла.
– Нет. А что это?
– Волшебство в бутылке.
Он достал стаканы и несколько бутылок, потом исполнил какой-то ритуал с ложками, кубиками сахара и водой. По мере того, как сахар растворялся в абсенте, жидкость меняла цвет, становясь пенистой, молочно-зеленой.
Пакстон протянул ей стакан.
Мара смотрела на него.
– Доверься мне.
Она
– О! – В голосе ее проступило удивление. – Вкус как у черной лакрицы. Сладко.
Мара пила абсент, и ночь словно оживала. Ветер сдувал волосы на лицо, волны бились о берег, ржавый металл заброшенной фабрики стонал и потрескивал.
Она уже выпила половину второго стакана абсента, когда Пакстон взял ее руку и повернул ладонью вверх. Его пальцы скользнули по линиям ладони, затем поднялись вверх, по чувствительной коже руки к первому белому шраму.
– Кровь бывает такой манящей, очищающей. А боль длится лишь секунду – восхитительную секунду – и потом исчезает.
У Мары перехватило дыхание. Абсент снял напряжение; у нее немного кружилась голова, и она стала сомневаться, не чудится ли ей все это, пока не посмотрела в золотистые глаза Пакстона и не подумала: «Он знает». Наконец нашелся человек, который ее понимал.
– Когда у тебя это началось?
– После смерти сестры.
– Что с ней случилось? – тихо спросила она.
– Не важно, – ответил он, и эти слова отозвались в ее душе зазвучавшей струной, глубокой и чистой. Люди всегда спрашивали, что случилось с ее матерью, как будто не все равно, отчего она умерла: от рака, несчастного случая или сердечного приступа. – Она умерла у меня на руках, и это важно; и еще я смотрел, как ее зарывают в землю.
Мара наклонилась и взяла его за руку.
Пакстон с удивлением посмотрел на нее, словно забыл о ее присутствии.
– Ее последние слова были: «Не оставляй меня, Пакс». Но мне пришлось. – Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Потом одним глотком допил абсент. – Ее убили наркотики. Мои наркотики. Вот почему суд направил меня на психотерапию. Или это, или тюрьма.
– А твои родители?
– Развелись из-за этого. Никто из них не мог меня простить. Да и с чего бы?
– Ты по ним скучаешь?
Он пожал плечами.
– Разве это что-нибудь изменило бы?
– Значит, ты не всегда был таким… – Она кивнула, указывая на его внешность, смущенная и одновременно заинтригованная. Ей никогда не приходило в голову, что когда-то Пакстон был другим – обычным старшеклассником.
– Мне нужно было измениться, – объяснил он.
– Помогло?
– Никто не спрашивает, как мои дела, кроме доктора Блум, но на самом деле ей все равно.
– Везет тебе. Меня все спрашивают, как дела, но на самом деле не хотят знать.
– Иногда хочется, чтобы тебя просто оставили в покое.
–
– Я никогда никому об этом не рассказывал. – Его взгляд был прекрасен своей беззащитностью. Неужели она единственная видит, как он хрупок? – Ты здесь для того, чтобы позлить отца? Потому что…
– Нет. – Маре хотелось прибавить: «Я хочу измениться», но это было глупо и слишком по-детски.
Пакстон коснулся ее щеки – она и не знала, что прикосновение может быть таким нежным.
– Ты веришь в любовь с первого взгляда?
– Теперь верю, – ответила она.
Это мгновение почему-то казалось ей очень серьезным. Пакстон медленно наклонился вперед. Так медленно, что Мара поняла: он думает, что она его оттолкнет. Мара не могла. Теперь важно только то, как Пакстон на нее смотрит. До этой секунды она была холодной и мертвой; он вернул ее к жизни. Ей плевать, что Пакстон опасен, что он изготавливает наркотики и что ему нельзя верить. Это ощущение – что она оживает – оправдывало любой риск.
Его поцелуй был таким, о каком она мечтала.
– Давай ловить кайф, – прошептал он, касаясь губами ее губ. – Я сделаю так, что ты забудешь обо всем.
Она этого хотела. Ей просто необходимо забыть. И для этого потребовалось лишь робко кивнуть.
3 сентября 2010 г., 13:16
Из динамиков донесся отрывистый сигнал. «Бортпроводникам занять свои места».
Мара вынырнула из воспоминаний и открыла глаза. Реальность мстительно напомнила о себе: теперь 2010 год. Ей двадцать лет, и она сидит в самолете, летит к Талли, которая попала в автомобильную аварию и может умереть.
– Как ты?
Пакс.
– Они не любят тебя, Мара. Не любят так, как я. Если бы они любили, то уважали бы твой выбор.
Она смотрела в маленький иллюминатор: самолет коснулся земли и покатился к аэровокзалу. Мужчина в оранжевом жилете показывал самолету место на стоянке. Наблюдая за ним, Мара вдруг отключилась; перед глазами у нее все поплыло, и она видела лишь свое призрачное отражение в стекле иллюминатора. Бледная кожа, розовые волосы, обрезанные бритвой и укрепленные за ушами гелем, обведенные черным глаза. Колечко в брови.
– Слава богу, – сказал Пакстон, когда погасло световое табло. Он отстегнул ремень безопасности и выдернул свою сумку из-под кресла впереди. Мара последовала его примеру.
Мара шла через здание аэровокзала, прижимая к себе мятую, всю в пятнах сумку, в которую поместились все ее вещи. Люди смотрели на них и быстро отводили взгляды, как будто то, что превратило двух молодых людей в г'Oтов, могло быть заразным.
Снаружи аэровокзала курильщики собрались под козырьком и усиленно дымили, а громкий голос из динамиков напоминал, что это зона для некурящих.