Светоч русской земли
Шрифт:
И Владимир Андреич вздрогнул. Поднял взор на Маковецкого игумена и побагровел. Но прихлынувшее к сердцу возмущение быстро сникло. Не прав был брат! А игумен Сергий - прав! Войны с Олегом затевать не следовало.
– Я - воин!
– после успокаивал он себя.
– Думой решали!
– А про себя поправился: "Решили-то, почитай, одни Акинфычи. Это им любо сёла на той стороне Оки заиметь! И всё одно должен выступить и победить". С тем и ехал от Троицы. А на душе была смута, и слова Сергия не шли из головы: "Не потеряй воинов, князь!"
Сергий, проводив серпуховского володетеля со свитой, был так задумчив, что едва не позабыл про мужика, кинувшегося
Заставив себя перестать мыслить на время об искусе власти, он поднял, успокоил, простил и благословил крестьянина, провидя уже теперь, что через несколько лет он, распростившись с одолевшей его суетой, явится в Маковецкую обитель, чтобы стать иноком и отречься от мира, и улыбнулся тому, как причудливо сегодня пересеклись эти две судьбы смерда и князя, пришедших к нему за утешением, но один не узнал его в затрапезном виде, а другой не поверил ему и пойдёт в бой, обречённый на поражение.
А Истина по-прежнему - высоко, над всеми ими, и постичь Её можно, лишь опростясь до зела и возвысясь к высотам Дух. Истина, как и в первые века христианства, не вмещала в Себя суеты этого мира.
"Отдай кесарю - кесарево, и Богу– Богово". И сколько бы мы, земные, ни благословляли неправду, Господь её всё равно не благословит и отринет от себя гордых.
Сергий поднялся по ступеням церковного крыльца. Вышел на глядень. Отсюда открывался обзор на дальние дали. Внизу, в кустах, шумела река. А там, освобождённые от леса, простирались распаханные поля, серели тесовые и соломенные кровли деревень, курились дымы. Пахло полем. Ветерок то восставал, то стихал, прохладный, ещё напоённый холодом недавно оттаявшей земли. Тишина полнилась пением птиц, а издали долетал крик ратая. На взлобках мужики уже начинали пахать.
Никогда ещё так не ощущал радонежский игумен тщету и обречённость людских заблуждений!
Глава 14
Пимен отправлялся в Царьград девятого мая, в сопровождении греческих клириков Матфея и Никандра, со свитой не то слуг, не то слухачей и приставов.
Однако сдаваться Пимен не собирался. В Сарае, куда добирались водой, он сменил платье, переодевшись бухарским купцом, бежал из-под надзора и, полагая всю силу в деньгах, окружным путём устремился в Константинополь, чтобы награбленным серебром подкупить греческих синклитиков.
До Константинополя русский митрополит добрался уже спустя месяцев пять, чтобы найти защиту себе в главном своём враге, Фёдоре Симоновском.
В ратном деле при прочих равных условиях побеждает тот, кто защищает правое дело. Не в отсутствии войн, а в победоносности справедливого заключена правда земного бытия.
Побеждает всегда правый. А если даже под натиском стократно превосходящих и числом и оружием противников и гибнет защищающий правое дело, то в истории, в памяти героем остаётся он, а не его противник. И не зря к тому сказано: "Оже Бог по нас, кто - на ны?" А драться, защищать землю отцов и жизни своих близких в нашем мире надо. И в прежние века, и ныне, и впредь. Той чаши не миновать мужу, которую надлежит испить, погибая за своих друзей.
Предупреждение Сергия Владимир Андреич хоть и вспоминал, но как-то не до того было. Полки были стянуты отовсюду, даже с литовского рубежа. Оку переходили по трём наведённым мостам, и от множества ратных, от бесчисленной конницы, от сверкания шеломов и броней, от леса копейного, от яркости знамён и одежды знати на зелени полей и покрытых зелёным пухом берёзовых рощ весело становилось на душе.
Рязанские разъезды, не принимая боя, уходили в леса. Напуска вражеских воинов во время переправы, чего Владимир Андреич опасался больше всего, не произошло. Боброк предупредил, впрочем, что Олег, скорее всего, оттянет войска с побережья, чтобы пронский князь не ударил ему в спину. В припутных деревнях было пусто, жители ушли, уведя скот.
Рати растягивались широкой облавой. Где-то там, за лесами, начинались первые сшибки, и Владимир Андреич скакал от полка к полку, строжа и направляя. Но сшибки как начинались, так и оканчивались, враг уходил, и чутьём полководца серпуховский князь уже начинал ощущать угрозу в этом отступлении.
Рязане ударили нежданно, со многих сторон, когда уже московляне стали успокаиваться, чая победу, и Владимир Андреич как ни пытался, так и не смог собрать воедино раскиданные от Мечи до Осётра полки.
Он мотался из конца в конец, сплачивая отступающих, и бросал их в новые конные сшибки, старался и не мог спасти Михайлу Андреича Полоцкого, с лучшими силами ушедшего к Переяславлю. Много раз сам кровавил саблю, переменил трёх загнанных коней, рубился, восклицая: "Олег, где - ты! Явись!" Временами начинал даже верить в победу... Но рати рассыпались, полки откатывались, и где находился главный рязанский полк с князем Олегом, было неясно до конца сражения.
К вечеру разгром московской рати стал очевиден.
Князя Олега серпуховский володетель узрел уже только в темноте ночи. Рязанский князь проезжал под знаменем, в толпе своих кметей и остановился на взлобке, глядя из-под руки, стараясь понять, кто - эти воины, там, на побережье. Но ни сил бросить их на рязанского князя, да и желания биться у Владимира Андреича уже не было. Он поднял шестопёр, приветствуя противника, и не ведал, заметил ли его Олег и ему ли кивнул шеломом, украшенным пучком соколиных перьев. Так они и разъехались, не вступив в бой. Видно, кони у рязанских воинов были так же до предела измучены, как и у московитов. А может, Олег, по рыцарству своему, не захотел позорить пленением уже разбитого им и сокрушённого московского полководца.