Светоч русской земли
Шрифт:
– Я виноват, отче, - сказал он.
– Грех - на мне. Можешь повестить о сём князю Олегу!
Сергий молчал. Потом положил руку на склонённую голову великого князя, и Дмитрий, у которого сейчас потекли слёзы, почувствовал себя словно в детстве, когда наставник, духовный отец батько Олексий, заменивший ему отца, отчитывал княжича за очередную детскую шалость...
Каждому человеку надо знать, что есть некто больший его, перед кем достойно лишь Смирение и кому можно покаяться в грехах, а набольший должен осознавать, что над ним - Бог, перед Кем и он, набольший, не важнее последнего нищего. Нельзя человеку, не имеющему Смирения в сердце, сохранить в себе Дух и образ Бога. И не должно такому править страной.
– Сможешь ли ты, сын мой, до зела смирить гордыню и утишить сердце своё, что бы ни советовали тебе вельможи дома сего?
–
– Смогу!
– ответил Дмитрий.
Глава 21
Сергий сидел. Олег бегал по покою, перечисляя прежних посланцев Дмитрия:
– Свибл приезжал, Иван Мороз, Фёдор Сабур, Бяконтовы не по раз, Семён Жеребец... Многих прегордых вельмож московских зрел я ныне у ног своих. Дак и того мало! Теперь послали тебя, игумен. Как нашкодившие отроки! Тьфу! Да ведь не воронье гнездо ограбили - княжество моё разорили! Смердов в полон увели, коней, скотину... Сколь потравили обилия! Раз, второй... Думал, уймётся... Третий! Нынче брата послал, Владимира Андреича! Воин! Пёс подзаборный!.. Помысли, старец, и виждь! Сколь велика, добра, и плодовита, и всякого обилия исполнена земля Рязанская! Сколь широка и привольна, сколь красовита собой, сколь мужественны люди её! Сколь храбры мужи и прилепы жёны рязанские! Сколь упорен народ, из пепла пожаров и мрака разорений восстающий вновь и вновь! Почто же нам горечь той судьбы, а иным - мёд и волога нашего мужества и наших трудов? Чем заслужила или чем провинилась пред Господом земля Рязанская? Не в единой ли злой воле московитов наша боль и зазнобы нашей земли? И сколь можно ещё тиранить нас?.. Дмитрий Михалыч Боброк приехал с Волыни. Воин - добрый! Куда его посылают, прежде всего? На татар? Как бы не так! Князя Олега зорить! Мир заключили. Киприан на Святой книге... Крестами клялись! На Дону моих бояр было невесть сколь. Я ему, псу, тылы охранял! Ежели какой самоуправец пограбил чего потом. Мало ли грабили на Рязани! Пошли бояр! Исправу и суд учиним по правде. Нет! Посылают меня! Гнать из Переяславля!.. А и переже того! Кажен год, чуть татары нахлынут, - московский князь на Оке стоит. Себя бережёт, гад поганый! Коломну сторожит, не украли чтоб... Воровано дак! Тохтамыша проглядели - снова я виноват? Броды ему, вишь, на Оке указал! Без того бы потопли! Волгу, вишь, перешли, а на Оке без подсказа угрязли бы! И не стыд баять такое!.. Пуще татар ничтожили мою Рязань!.. Дак вот ему! Рати побиты, сын в Орде полонён. Новгород, поди, даней не даёт. Кирдяпа у хана под него копает... Алексия схоронил. Киприана выгнал, на митрополии чёрт-те кто у его, бояре передрались... И теперь вдруг занадобился ему мир! Дак вот - не будет мира! Хлебов ему не позволю убрать! Татар наведу! Литва будет у него стоять на Волоке, Михайло под Дмитровом, суздальцы засядут Владимир, ордынцы - Переяславль, и кончится Москва! Досыти московиты Рязанью расплачивались за все свои шкоды и пакости. Досыти зорили меня, пусть теперь испытают!.. Ты не зрел, монах, разорённых родимых хором, скотинные трупы по дорогам, понасиленных жёнок, сожжённые скирды хлебов, разволоченного обилия? Не зрел своего дома, испакощенного московитом?
– Зрел!
– сказал Сергий.
Олег остановил бег, вперившись в лицо радонежского игумена, вслушиваясь в его речь:
– Отроком был я малым, и ещё по велению Ивана Данилыча Калиты, когда Кочева с Миной зорили Ростов, не обошли и наш двор боярский. Окроме ордынского серебра даром, почитай, забрали, изволочили с ругательством оружие, порты, узорочье... Драгоценную бронь отцову, которой и цены не было, за так взял боярин московский Мина. С того мы, утеряв имение своё, и перебрались в Радонеж. Всю мужицкую работу попервости сами творили. Рубить хоромы, лес возить, косить, пахать, сеять, чеботарить - всё приходило деяти! И ныне я, княже, благодарен научению тому. Ведаю, почём смердам достаётся хлеб, и умею его беречь!
– Смирил себя. Что ж! По Христовой Заповеди подставил иную щёку для заушения... Но у нас с Дмитрием был договор по Любви. Я поверил ему, как брату. Принимал ли ты, инок, заушения от ближних твоих?
– Принимал!
– сказал Сергий.
– От родного брата своего, его же чтил, яко учителя себе и старейшего, в отца место.
– И где ж он теперь?!
– почти выкрикнул Олег.
– Живёт со мной в монастыре.
– А в пору ту?..
– В пору ту, княже, я, услышав хулы, исшёл вон из обители, не сказав ни слова. И основал другую. И жил там, дондеже паки созвали меня соборно назад, в обитель на Маковец, о чём просил меня такожде и владыка Алексий... И брата своего, что мыслил уйти вон, я умолил остатися в обители, дабы владыка зла не поимел радости в братней остуде.
Олег дёрнулся высказать нечто, может, иную хулу. Смолчал, глядя на старца, который говорил негромко и твёрдо, глядя вдаль времени.
– И не ради корысти, и не ради труса, не по слабости сил человеческих стал я служить великому московскому князю!
– Почто ж?
– Ради Родины. Ради языка русского. "Аще царство на ся разделится - не устоит". Это там, у католиков в латинах, возможно кажному сидеть у себя в каменной крепости и спорить то с цесарем, то с папой. У нас - нет. В бескрайностях наших, пред лицом тьмы тем языков и племён, в стужах лютой зимы, у края степей - надобна нам единая власть, соборное согласие, не то изгибнем! Ибо на нас, на нашу землю и язык русский, возложил Господь самую великую ношу учения Своего: примирять ближних, сводить в Любовь которующих, быть хранительницей судеб народов окрест сущих. Вот наш долг и наш крест, возложенный
Старец замолк. Олег смял, откинул концы шитого шелками пояса. Он был невысок, легче, стройнее, стремительнее Дмитрия, тем более нынешнего Дмитрия, и его мысли неслись так же стремительно-легко, обгоняя друг друга.
– Значит, так: грабежом Ростова, унижением Твери, новгородским серебром, рязанской кровью... А что же Москва? Или, мыслишь ты, всякое зло искуплено будет объединением языка русского? Грядущим, может, величьем державы? Но не велика ли плата, ежели тем паче всё неправедно нажитое добро, и сила ратная, и земское устроение, и даже церковь попадёт в руки таких, как Фёдор Свибл или этот твой Мина? А ежели раскрадут страну и затем побегут на ратях, отдав землю отцов во снедь иноверным? Уже и нынче Дмитрий кого только к себе не назвал! И Литву, и смолян - не ошибся бы только! Всю жизнь я дерусь с Литвой и вижу, как налезает она на земли северских княжеств, мысля охапить всё - и Рязань и Москву. Скажешь, смоляне - те же русичи, скажешь, что в Великом Литовском княжестве русичей раз в десять поболе, чем литвинов... Всё - так! Но почто тогда русичи эти дали себя подчинить литовским князьям? Ни Полоцк, ни Киев, ни Волынь, ни Галич не спорили с Литвой! Отдались без боя и без ропота, почитай, сами согласили идти под литовскую руку! Чаяли, Ольгерд их от татар защитит? А теперь, ежели в Вильне одолеют католики, что тогда? Веру менять? Язык отцов и навычаи предков? И не станет так, что твой московский князь или хоть сын ли, внук, правнук, всё едино, забрав власть вышнюю в Русской земле, назовёт иноземцев, а там посягнёт и на церковь, и на обычаи пращуров... И что тогда? Что молчишь, монах?! Или, мыслишь, не будет того, явятся бояре честные, ратующие за землю свою, станет церковь поперёк хотений игемоновых и вновь устоит земля? Не молчи, скажи, так ли надобно, так ли необходимо объединять Русскую землю под единой властью? Власть - жестока! И не ошибаешься ли ты, монах, и не ошибся ли твой наставник, владыка Алексий, принявший ради того непростимый грех на душу свою, егда имал князя Михайлу чрез крестное целование?.. Или, мыслишь, великая судьба надлежит нашей земле и ради неё, ради грядущего величия, мы все, нынешние, обязаны жертвовать собой? Не молчи, монах! Я сейчас обнажаю душу свою пред тобой!.. Скажешь, что жертвовать собой пред Господом заповедано нам словами Горнего Учителя, иже воплотился, дабы спасти этот мир добровольной жертвой Своей? Возлюбить Господа своего паче себя? И ты, монах, всю жизнь жил токмо по Заповедям Христа, нивмале не уклоняясь и не смущаясь прелестью мирской?
– Да!
– ответил Сергий.
– Но ты служишь Господу, я же являю собой земную власть! Достоит ли князю то же, что иноку? Ты скажешь - да, ведаю, что теперь скажешь ты! Напомнишь мне "Поучение" Владимира Мономаха! Не подсказывай мне! Помню, монах, не мни, что мало смыслён и не книжон есмь, чёл я и послание Мономаха Ольгу Святославичу!
Отойдя к окну, не оборачиваясь, Олег произнёс:
– "Убиша дитя моё, но не будеви местника меж нами, но возложив на Бога! А Русской земли не погубим с тобой! А сноху мою поели ко мне, да бых оплакал мужа её, да с ней же кончав слёзы, посажу на месте, и сядет, аки горлица на сусе древе, жалеючи, и я утешуся!.." Угадал, монах?
– спросил Олег, обернувшись к Сергию.
– И ты нудишь меня паки простить Дмитрия? Но ежели я - не таков, как твой Мономах? Ежели я не прощаю обид, ежели я - лишён христианского смирения? Ежели я - изгой правой веры Христовой?
– Каждый русич - уже православный, - сказал Сергий.
– Каждый?
– Да! Приявший крещение принял в себя и все Заветы Христовы. Токмо не каждый понимает это, и потому многие грешат, но грешат по неведению, не зная своих же душевных сокровищ, не видя очами земными сокровенного света своего.
– А ты зришь сей свет и во мне, инок!
– Зрю, княже! Ты ведаешь и речёшь Истину, я же токмо внимаю тебе. Недостойного князя может поддержать и наставить достойный пастырь, даже недостойного пастыря можно пережить, дождав другого, достойного. Я боюсь иного, чтобы весь народ не возжаждал телесных услад и обогащения, не позабыл о соборном деянии, как то створилось в Византии. Вот тогда нашу землю будет уже не спасти. Мы - живы, доколе христиане есьмы, и потому подвиг иноческий достоит каждому из нас и возможен, исполним для каждого!
Князь Олег посмотрел в глаза старца и опустил глаза.
– Значит, можно?
– спросил он.
– Да!
– ответил Сергий.
– Но почему Москва, - взорвался Олег, - почему не Тверь, не Нижний, не Рязань, наконец! Ну да, нам, рязанам, никогда не принадлежало Великое Владимирское княжество... Погоди, постой! И книжному научению мало обучены рязане, суровые воины, удальцы и резвецы, но не смыслённые мужи, не исхитрены в делах правленья и в мудрости книжной - всё так! И значит, Рязани не возглавить собор русичей! Но Нижний Новгород? Будь на месте Кирдяпы с Семёном... Да, ты - прав, монах. Одна Тверь, ежели бы уцелел и сохранил престол Михайло Ярославич... Вот был князь! Не бысть порока в нём! И скажешь, монах, что тогда бы воздвиглась брань с Ордой, и Рязани стало бы не уцелеть в той пре? И значит, все усилия наши, и спор с Литвой, и одоления на татар - впусте и послужат токмо вящему возвышению Москвы? И людины, весь язык, захотят сего? Или, мнишь, ежели и не захотят, то стерпят, зане христиане суть и Небесным Учителем приучены к Терпению, без Которого не устраивается никакая власть? И будут жертвовать, и будут класть головы во бранях, лишь бы стояла великая власть в Русской земле? Но Литва?