Светоч русской земли
Шрифт:
...Но ничто из сущего не знает Бога таким, каков Он есть: имеется в виду Его СУЩНОСТЬ. Сказано ведь: "Никто не знает Сына, кроме Отца, и Отца никто не знает, кроме Сына" (Матфей, 11,27). И от противоположного Дионисий заключает, что ни Бога никто не знает таким, каков Он есть, ни Бог не знает сущее таким, каково оно есть, не может подходить к чувственному чувственно или к существам как существа, ибо это - несвойственно Богу. Люди постигают, что представляет
Фёдор отложил в сторону трактат Ареопагита "О мистическом богословии", который сейчас читал по-гречески, и задумался. "Ничего ведь нет, что было бы не из Него", - говорит в заключение Максим Исповедник, объясняя Необъяснимое простецам. Пото и "сумрак Божественного", по речению Дионисия Ареопагита, за которым - века и века. Плотин и Платон, Аристотель и Пифагор, похороненные тайны древних мистерий, софисты и стоики, и все - к той черте, за которой, отринув все прежние заблуждения, явился в Палестине Спаситель, Логос, воплощённое Слово Истины...
Он захлопнул книгу, застёгивая медные застёжки, что не давали коробиться листам пергамента. Сумрак Божественного! Он знал всё это наизусть. И понимал, почему дядя Сергий, многое понимавший озарением, всю жизнь мыслил о Ней, о Святой Троице. Мыслил, работая топором и мотыгой, мыслил в трудах и молитвах, размышлял, наставляя князей и устраивая обитель на Маковце...
Никон, поставленный Сергием, был деловит, успешен, затевает в грядущем строить каменный храм во имя Святой Троицы. Пока же принимает дарения сёлами и землёй. Возвёл рубленые палаты для келий братии, поставил амбары и житницу, выстроил колокольню опричь старой звонницы Сергия. В обители пишут иконы, переписывают книги, нынче даже начали переводить с греческого, как он слышал от кого-то...
Православие не перестанет жить и Заветы Спасителя не исчезнут лишь до той поры, пока монастыри пребудут хранителями мудрости и распространителями знаний. Пока в них продолжают процветать книжное дело и философия, живопись, музыка и прочие художества, ибо парение Духа, та мудрость простоты, пример которой явлен в его обители Сергием, не сможет сохраниться в веках без книжной основы, без традиций, закреплённых на пергаменте и переходящих из века в век, как труды Дионисия Ареопагита, Максима Исповедника и прочих отцов церкви, о которых мы бы ничего не знали, не сохранись в веках написанное ими слово и воспоминания современников, создавших жития этих мужей прошлого. Да, в обители Святой Троицы книжное дело не меркнет, не гаснут и иные художества, и всё же Никон ему - чужой. Душа не лежит к нему! Того, давнего, лесного и древнего, что было на Маковце при Сергии и что порой и ныне щемящей тоской напоминает об усопшем наставнике, того при Никоне становится всё меньше. Может, так и надо, Господи! То, что было для немногих, стало теперь уже для всей Владимирской земли, а когда-то станет и для всего русского народа. И всё же! Негде теперь, склонясь к дорогой могиле, поплакать или хоть погрустить, найдя на брёвнах старых келий след топора наставника, помолчав с близко знавшими его старцами Маковецкой обители... Хорошо, что он успел написать парсуну, изображающую Сергия! Да, всё это - бренно, тленно, как и лист александрийской бумаги, потраченной им тогда. Ничто не сохранится в веках! Как и память, что уходит, перетекая в строки харатий, в Вечность, в Которой уже - неразличимы черты усопшего мужа, и только хоры ангелов гремят в вышине да Свет Той, Горней Страны
О "сумраке Божественного" простецам лучше не говорить. Пусть сиё ведают избранные! И нет в том греха, если каждый человек и в каждое время будет представлять себе Господа согласно своему разумению!
Всё исчезает, но это только значит, что надо всё время творить и спасать, сохраняя памяти прошлого. Да и в чём ином заключена обязанность учёного мужа, как не в сохранении традиций, обрядов и памятей прошедших веков? Памятей, постоянно разрушаемых и искажаемых отцом лжи, дьяволом, разрушителем сущего, вечным супротивником, оставляющим после себя пустыню немой пустоты? Пустоты и тварной и духовной, ибо он - враг творения, и поддавшиеся ему начинают творить похоти дьявола из века в век. Да! Всё исчезает, ветшает, уходит, явления и люди, плоть и Дух, но это только и значит, что надо всё время созидать и спасать. Созидать новые сокровища Духа и спасать памяти прошедших веков.
Фёдор пошевелился в креслице, плотнее запахнулся в платок. Верно, такими же были те
верхние одежды, что носили Омировы греки в исчезающей дали веков...
Те давние и уже полузабытые им пытки, принятые в Кафе от Пимена, нынче стали напоминать о себе болью в членах, приступами головных болей и слабости, когда сердце замирало в груди и темнело в глазах, затягивая взор мутью. Давеча, в подобный миг, он едва не упал в соборе, на литургии. Хорошо, служки, поняв его истому, поддержали его. Он опомнился, силой воли заставил себя довести службу до конца. Но во владычные палаты его уже вносили на руках и долго не верили потом, что он переможет и выстоит.
Только что прибегала настоятельница, основанного им девичьего Рождественского монастыря. И они не могли без него! Боялись смерти, которой надо не бояться, а желать. Мученики первых веков христианства шли на смерть, не дрогнув, и мать одобряла дочерей к подвигу мученичества!
Инокини учатся вышивать гладью и золотом, сотворяя церковные покровы и одеяния, учатся грамоте и переписывают святые книги, постигая на житиях святых величие и трудноту христианской веры. Пусть знают о том, что происходило двенадцать столетий тому назад в южной стране! В Сирии, Палестине, в выжженной солнцем пустыне Сина, в Фиваиде, в Антиохии, Константинополе, Риме... Пусть постигают величие прошлого, деяния князей, кесарей и святых. Без того нет и веры! Нужна передача знаний, и как знать - исчезни письменная речь, много ли сохранит людская память о прошлом родимой земли и земель иных? Книгами обретаем бессмертие своё!
И труд инока в келье - не более ли священен, чем - труд пахаря и воина, чем - забота о сиюминутном, о злобе сего дня? И рукомесленные знания, передаваемые от отца к сыну, от мастера к ученику, будут некрепки, если не закреплены письмом книг! Словоблудие стригольников - всё это накипь, сор, и мудр был усопший наставник, когда говорил о надобности традиций и научения! Отвергнув обряды и книжную молвь, знали бы мы о деяниях прежних иноков? Сохранила бы нам устная речь глаголы Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Ареопагита и многих иных? Как жаль сокровищ, собранных Алексием и погибших в пожаре на Москве в пору нашествия Тохтамышева! Книги не растут, как дети, что уже выросли и возмужали с той поры! Иного, собранного владыкой Алексием, нынче не обрести и в Византии! Сумеет ли Киприан восстановить те книжарни, снова наполнить их мудростью древних, как это было при Алексии? Сумеет ли он, более пекущийся о собственных трудах, чем о наследии столетий! Навряд ли!
И Фёдор вспоминил Афанасия, что семь лет назад ушёл с немногими учениками в Царьград, купил себе келью в монастыре Иоанна Предтечи и поныне пересылает в свою Высоцкую обитель иконы и книги, перевёл с греческого "Око церковное", но уже никогда не вернётся на Русь!
Фёдор смотрел в оконце, затянутое почти прозрачной слюдой в свинцовом рисунчатом переплёте. За окном - купола, звонницы и верхи башен Ростова, его нынешней епархии и когда-то родины родителей Сергия и Стефана. Догадывался ли дед, что его род, его кровь так вот, в силе и славе духовной, воротится на родину, в Ростов Великий? Что его внук будет сидеть здесь в архиепископском звании и вспоминать Царьград, пленивший ученика Сергия Афанасия, оставившего ради столицы православия и монастырь, и своё игуменство!
И Фёдора охватила тоска по Византии, по её каменному великолепию, по её торжищам и улицам, заполненным разноязычной толпой. Сколь удивительно соединение у нынешних греков таланта, знаний, книжного дела и иконописного художества со спесью, продажностью и мышиной вознёй в секретах патриархии! Ветшающий дух в роскошной плоти древних мозаик, храмов, процессий и служб... И всё-таки! Пройти по Месе, ощутить, обозрев с обрыва, Пропонтиду в мерцании туманных далей, где синими видениями висят в аэре Мраморные острова, и ветер ласкает лицо, и пахнет морем... И Вечностью!