Светские преступления
Шрифт:
— Напрасно. Дело кончится судебным процессом — долгим, дорогостоящим, полным смачных подробностей. Не над ней, а над тобой, за клевету.
— Нейт, она задумала войти в совет директоров Муниципального музея! Она просила меня помочь ей в этом! Можешь ты такое представить? Этой женщине кажется, что она вправе заменить меня абсолютно во всех отношениях! Ее ждет неожиданный сюрприз!
— Само собой, ты ничего ей не должна. Держись от нее в стороне, вот и все. Главное, не бросайся словами, иначе твои проблемы удвоятся.
— Знаешь, что она сказала мне на прощание? «Защищайтесь!» Словно мы уже на дуэли. Видел бы ты при этом ее лицо! Просто мурашки по коже!
— Не
— Я не позволю ей присвоить все, что имело для меня хоть какое-то значение! Может, это глупо, но я уверена, что мое слово по-прежнему имеет вес. Разве нет?
Я пыталась держаться молодцом, но, по правде сказать, чувствовала себя очень неуверенно. Должно быть, Нейт это понял, потому что ободряюще потрепал меня по руке.
— Твое слово — закон в этом городе. Для нас всех ты была, есть и останешься Джо Слейтер!
Я была польщена тем, что услышала это именно от Нейта. Впервые он сделал мне такой веский комплимент. В эту минуту я относилась к нему действительно тепло. Его неожиданная доброта глубоко меня тронула, и я спросила себя, не ошибалась ли на его счет все эти двадцать лет. Очень может быть! Не с ним нужно было держаться настороже. А с Люциусом!
Я хорошо понимала, что выплата обещанного музею, миллиона оставит меня почти на мели. Мне принадлежало несколько полотен и пара драгоценностей, которые можно было продать, но вырученных денег вряд ли хватило бы надолго. Следовало подумать о работе. Сама мысль о том, чтобы в моем возрасте начать все сначала, была до дрожи устрашающей. Однако кто-то уже шел этим путем, да и выбора у меня все равно не было.
Что касается жилья, пришлось воспользоваться гостеприимством Джун Каан и поселиться у нее, пока не подыщу что-нибудь недорогое и приличное. К сожалению, Нью-Йорк в этом смысле безумно и неоправданно дорог: за каморку размером с мой бывший гардероб с меня спросили три тысячи долларов в месяц.
У Джун и Чарли была просторная двухэтажная квартира в здании чуть менее престижном, чем то, где недавно проживала я, и тоже на Пятой авеню. Потолки здесь были высокие, окна выходили на Центральный парк, но обстановка отдавала аляповатостью. Мебель всегда казалась мне чрезмерно вычурной, картины (французские, девятнадцатого столетия) изображали разодетых дам под кружевными зонтами и при собачках. Задрапированная оранжевым муаром гостиная напоминала декорацию к спектаклю из жизни в преисподней.
— Вот мы и пришли! Здесь ты будешь наслаждаться полным уединением.
Джун распахнула дверь в огромную комнату для гостей в самом конце длинного коридора, похожую на детскую кукольную спаленку. Молодая горничная-ирландка, на пару с которой мы несли чемоданы (у нее был довольно изнуренный вид), при этом тихонько вздохнула.
— Извини, что так много багажа, — сказала я Джун виновато. — Я как будто одна из Джодов!
Моя подруга обратила ко мне недоумевающий взгляд.
— Семейство Джод! «Гроздья гнева» Джона Стейнбека. Помнишь, мы обсуждали на одном из занятий кружка?
— Ах да… книга… милочка, ты можешь оставаться столько, сколько захочешь… ну, ты понимаешь, пока не найдется что-нибудь подходящее.
Я поймала в зеркале ее возведенный к небу взгляд. Как бы ни был великодушен человек, въезжая к нему в дом, из друга превращаешься в обузу.
Джун ушла, а я улеглась на двуспальную кровать и уставилась на внутреннюю часть балдахина. Там, тараща неестественно большие и круглые глаза, резвилась группа херувимов с улыбками до того сладкими, что им впору было засахариться.
Джун и ее херувимчики!
Глава 12
Вскоре после того, как я обосновалась у Каанов, мне позвонил с приглашением на ленч Роджер Лаури, директор Муниципального музея. Я увидела в этом доброе предзнаменование, поскольку как раз прикидывала, как подступиться к нему с разговором насчет работы. Из того, что пока пришло мне в голову, наиболее удачным вариантом казался консалтинг. Я могла бы преуспеть в роли консультанта по части формирования крупных коллекций антиквариата.
Я не преувеличила, сказав, что мы с Роджером Лаури давние друзья. Именно я заприметила его в одном скромном учреждении и порекомендовала на нынешний доходный пост. И не прогадала: Роджер быстро завоевал уважение. Он умел привлекать крупные суммы, уламывал известных коллекционеров, чтобы те дарили музею ценные предметы искусства, был инициатором взаимовыгодных отношений со многими музеями мира, поддерживал начинания по защите памятников искусства и боролся за расширение сети антикварных магазинов. Роджер Лаури, высокий седой джентльмен с лицом в морщинах и пружинистой походкой, и его энергичная супруга были заметными фигурами в социальной и культурной жизни Нью-Йорка.
Мы встретились в частной столовой музея, такой чинной, что лишь приглушенные шаги официантов да случайный стук вилки о фаянс нарушали там тишину. Вращаясь в обществе, поневоле учишься вникать в истинный смысл, который нередко таится под целыми тирадами любезных слов. Вот и на этот раз мне не составило труда расшифровать суть происходящей беседы.
Роджер рассыпался в благодарностях по поводу моего миллионного обязательства. Пока была выплачена только половина суммы, и хотя он был достаточно тактичен, чтобы не упоминать о другой половине, было ясно: единственной причиной, по которой я приглашена на ленч, было его стремление прозондировать почву на этот счет. Это меня нисколько не удивило. Как каждый в нашем кругу (и, похоже, во всем Северном полушарии), Роджер Лаури отлично разбирался в ситуации. Снова и снова уверяя, что мое положение ничуть не изменилось, перемежая откровенную лесть с заслуженными похвалами, он тем не менее ухитрился обильно увлажнить почву под первыми ростками сомнений. Я уже не была уверена, что еще могу на что-то сгодиться обожаемому музею, и почти ощущала, как уплывает мое кресло в совете директоров. Кое-кто уже ждал, когда же я его освобожу, чтобы усадить туда личность более финансово стабильную, которой по силам воздать за эту честь твердой валютой. Ни разу даже не намекнув на это, всемерно подчеркивая, в каком неоплатном долгу передо мной находится как музей, так и он сам, многословно восторгаясь моей «несравненной галереей», Роджер (возможно, даже ненамеренно) подтвердил мою пока еще смутную догадку, что моя отставка стоит на повестке дня. Не то чтобы я не была к этому готова — долгий опыт светской жизни говорил, что рано или поздно этим кончится. Я только не знала, как сумею через это пройти.
Разговор, больше похожий на панегирик, продолжался до самого десерта. Тут Роджер перешел к «молодым силам» и «свежим средствам», рассуждая о том, как мило, что, богатея, люди обращаются к искусству. Мне пришло на ум, что эти «молодые силы» сейчас вооружаются до зубов, чтобы схватиться за мое место в престижном совете директоров. Нувориши, выскочки — имя им легион. Они спят и видят свое имя выбитым на мраморных досках у входа в новые галереи. Муниципальный музей — учреждение старое и уважаемое, многие готовы щедро раскошелиться, лишь бы иметь к нему отношение.