Светские преступления
Шрифт:
— С мадам Оливой? Ее отпустили восвояси. Зато де ла Мотт обзавелась буквой V на каждом плече (от слова voleuse [1] , которым клеймили мошенниц) и провела остаток жизни там, куда я с радостью отправила бы Монику, — в тюрьме.
— Надо же, а королева, которая была вообще ни при чем, в конце концов рассталась с головой!
— По-моему, это очень перекликается с историей моей жизни. — Я сняла ожерелье и положила его в футляр.
— То есть Моника — твоя личная Жанна де ла Мотт? — хмыкнула Эжени.
1
воровка ( фр.).
—
Прошло еще несколько дней. Около двух часов пополудни, вернувшись из Лувра под моросящим дождем, я нашла у себя на постели конверт. На нем не было даже адреса Эжени, не говоря уже об обратном, — ничего, кроме строчки «Для миссис Джо Слейтер», отпечатанной посредине заглавными буквами. Я была уверена, что в конверте лежит счет из магазинчика за углом, где в тот же день утром я купила для клиента пару расшитых гарусом подушек. Однако внутри оказались позаимствованная Бернаром фотография и сложенный вдвое лист. Я с нетерпением развернула его.
«Дорогая Джо!
Твой друг умер от инфаркта 27 августа 1989 года, в возрасте 68 лет. Подозрение насчет передозировки лекарства не было доказано. Обвинение не предъявлялось. Вдова отказалась от всех прав на имущество — случай необычный. Надеюсь, это тебе поможет.
Je t'embrace (обнимаю), Б.».
Итак, три убийства, включая Люциуса, прошли для Моники безнаказанно. Никто так ничего и не заподозрил.
Перед возвращением в Америку я решила еще раз наведаться к Аннемари де Пасси. Не для того, чтобы поделиться с ней своим открытием — ради Бернара приходилось оставить его при себе, и не дай Бог хоть одной живой душе заподозрить, как я получила эту информацию. Я намеревалась воспользоваться ее предложением порыться в вещах Мишеля и, если хозяйка не будет против, просмотреть каждый клочок бумаги в коробках, что громоздились в гостиной чуть не до потолка. Если письмо Люциуса к Монике сохранилось, ему не ускользнуть от моего внимания. Мне хотелось не просто прочесть его, а проанализировать, исследовать, изучить как важную улику, которая, быть может, прольет свет на то, как богатые мужчины попадают на крючок к таким авантюристкам. Я неумолимо погружалась в омут маниакальной зависимости от Моники и мечтала докопаться до глубин души — не Люциуса, о нет! — до глубин черной души моей бывшей лучшей подруги.
Я взяла такси и скоро стояла перед уже знакомым жалким строением, которое могло похвастаться разве что ветхим домофоном. Аннемари сонно осведомилась, кто это, но впустила меня. У меня не возникло желания вторично воспользоваться узким гробом медлительного лифта. Я поднялась на нужный этаж пешком и дважды позвонила, потом для верности постучала бронзовым молоточком. Аннемари открыла не сразу и показалась мне такой вялой, словно я разбудила ее. Она была в цветастом халате и шлепанцах. У меня возникло щемящее подозрение, что гостей здесь вообще не бывает и что, кроме хозяйки и ее кошек, только я переступала в последние годы порог этой квартиры. Я извинилась за вторжение, но Аннемари не возражала. Как раз наоборот.
— Я так рада снова вас видеть! — воскликнула она, отступая, чтобы дать мне дорогу. — Я бы позвонила сама, да телефон вашей подруги куда-то подевался. Входите же, входите! — Она пригладила волосы, сосульками свисавшие
Она предложила мне сесть и скрылась в спальне, а я осталась, сгорая от тревоги и нетерпения. Что там, в письме? Какие тайны откроются мне в его строчках? Старинные часы на каминной полке наполняли гостиную своим медленным, тяжелым «тик-так», словно нарочно не давая забыть о том, как утекает время. Мне было тошно в этом темном и пыльном помещении, стены которого были пропитаны одиночеством. Казалось, Аннемари никогда не вернется из спальни, но в конце концов она появилась и принесла с собой вожделенное письмо. Я жадно схватила его. Изящно выведенная надпись гласила: «Передать лично в руки графине де Пасси, отель "Крийон"».
Я заглянула в конверт и увидела край плотного белого листа с голубой оторочкой. Этот вид почтовой бумаги был мне хорошо знаком — я не раз получала на такой записки с благодарностью за приглашение или подарок. Когда я разворачивала лист, мои руки дрожали. В правом углу листа была монограмма в тех же тонах, что и оторочка: НПН. Ниже обращения и единственной строчки письма стояла подпись: Нейт.
Тайным американским любовником Моники был вовсе не Люциус, а Нейт Натаниель.
Если вы думаете, что после столь ошеломляющего открытия я была готова ринуться на праведный бой, то жестоко ошибаетесь. Я могу сравнить это послание разве что с большим безобразным комком использованной жвачки, который трудно оторвать от подошвы; нечто гнусное, клейкое, тошнотворное.
Письмо было сугубо литературное, какого можно было ожидать от Нейта.
«Любовь моя!
Без риска победа так же мало стоит, как и без славы.
Нейт».
Не знаю, кого он цитировал. Письмо не имело ни даты, ни штемпеля. Отель «Крийон», где Нейт останавливался во время своих поездок в Париж, без сомнения, служил этой паре только для обмена корреспонденцией. Мишель принес письмо сестре в мае 1993-го, значит, Моника тогда встречалась сразу и с Люциусом, и с Нейтом. Нейт не мог этого не знать.
Я вернулась на улицу Бак, сжимая письмо в кармане пальто. Моросящий дождь продолжался, но я уже не замечала. К дому я подошла совершенно промокшей, так что Эжени пришлось разжечь камин, закутать меня в одеяло и добавить в чай щедрую порцию коньяка. Я показала ей письмо.
— О, Корнель! — воскликнула моя подруга, стоило ей взглянуть на цитату. — Это из «Сида».
— Ни минуты не сомневалась, что ты сразу угадаешь, — сказала я с восхищением. — Подумать только, я была уверена, что письмо будет от Люциуса… — Я с минуту смотрела на единственную строчку текста, потом сложила и убрала листок. — Глазам своим не поверила, когда увидела… да и сейчас не верю!
— Подлый адвокатишка! — Эжени передернулась.
— Отец, бывало, говорил: «Не доверяй людям с двойным именем!» — Я откинулась на спинку дивана, рассеянно поигрывая конвертом. — Бог свидетель, мы с Нейтом не слишком ладили, но даже помимо своей воли я уважала его за неизменную преданность Люциусу. Мне казалось, он ставит его интересы выше своих собственных! Теперь, после письма, — я подняла конверт к глазам и снова уронила на колени, — видно, до чего же я ошибалась. Нейт был себе на уме.