Свежо предание
Шрифт:
– А как же. Иди сюда, милый.
* * *
Удивительное существо Надюша! С кем только она не дружит. Например, с Мишей, водопроводчиком.
Тот уже несколько лет - с самой войны - работает при домоуправлении: грязный малый лет сорока, почти всегда пьян, перед каждым праздником ходит по квартирам выпрашивать на пол-литра. Много лет знает его Костя, а никогда к нему не присматривался, даже когда, конфузясь, давал ему на чай. А теперь Миша сидит за столом, пьет чай и откровенничает:
– Надежда Алексеевна. Жизнь моя -
Надюша слушает, и в самом деле ей интересно. А однажды Костя пришел домой и застал там Юрину жену.Леониллу Илларионовну. Она сидела не на стуле, а как бы при стуле, похожая на сову: настороже, выпрямившись, широко открыв круглые глаза. Гражданская одежда ее не красила: черное платье, несвежий воротничок, на коленях пепел. Увидев Костю, она заторопилась.
– Господь с вами, будьте здоровы, - клюнула Надюшу в лоб и ушла.
– Зачем она приходила?
– спросил Костя.
– Просто так. Ты не думай, она хорошая.
– Возможно. Только зачем она так вертит шеей?
– Наблюдает. Она внимательная.
* * *
Несколько дней спустя Косте самому пришлось признать: она хорошая.
Дело было ночью. Надюша его разбудила:
– Костя, вставай. Ольга Федоровна отравилась.
– Чем?
– Не знаю. Иван Филимонович постучал, говорит: отравилась. Идем туда.
В комнате был беспорядок, на кровати, вся лиловая, лежала Ольга Федоровна, изо рта у нее пузырилась серая пена. Иван Филимонович, помятый и растерянный, в плохо застегнутых брюках, суетился у кровати, переставляя с места на место маленькие ноги в голубых носках. На тумбочке, на столе, на кровати - всюду валялись пустые пузырьки с красными этикетками: "наружное".
– Что она выпила?
– спросил Костя.
– Не знаю, - сказал, ломая руки, Иван Филимонович.
– Вероятно, все, что в доме было наружного. Я ей физически не изменял.
Ольга Федоровна сипела, закатив глаза.
– "Неотложную" вызвали?
– Да. Сказали: машины в разгоне. Ждите.
– Костя, я позвоню Лиле.
– Звони, только скорее. Нет, лучше я сам. ...Длинные гудки. Никто не подходит. Неужели спят, не слышат? Нет. Подошла сама Лиля.
– Леонилла Илларионовна, это Левин. Да, Костя Левин. Простите, ради бога, что беспокою вас в такое время. Наша соседка отравилась. "Неотложная" не едет.
– Чем?
– спросил деловой, металлический голос.
– Неясно. Что-то наружное. Много.
– Буду сейчас.
Костя вернулся. Ольга Федоровна лежала и сипела. Иван Федорович повторил:
– Я ей физически не изменял.
Виолетта, неизвестно откуда взявшаяся, подошла и ударила его ногой. Иван Филимонович обеими руками схватился за лысину, застонал и сел на пол.
Звонок. Неужели Лиля? Не может быть, слишком скоро. Так и есть: она.
Костя с трудом ее узнал. Суженный точный взгляд, прямая, гордая шея. Королева!
– Все вон, кроме Нади. Надя, воды. Буду делать промывание желудка.
Костя и Иван Филимоноаич вышли. Виолетта сопротивлялась, хныкала.
– Девочка, я сказала: уйди.
– Идемте к нам, - предложил Костя.
Виолетта вся тряслась. Костя уложил ее в свою постель, закутал. Она заснула почти мгновенно.
Иван Филимонович застенчиво сидел на кончике стула, подобрав голубые ножки.
– Я ей физически...
– Знаю.
За стеной что-то происходило. Лилась вода, слышны были стоны, шаги. Кто-то входил, выходил на кухню, снова входил. Иван Филимонович заплакал.
– Какая женщина! Я любил ее, честное слово. Что мне было делать? Я полюбил другую... Как честный человек...
– Молчите, - сказал Костя.
Снова звонок. На этот раз "неотложная". Костя отворил. Пухлая дамочка в белом халате долго возилась в передней. Потом стала мыть руки. Костя с полотенцем ей прислуживал.
– Где больная? Костя постучал в дверь.
– Кто там?
– спросила Леонилла Илларионовна.
– "Неотложная".
– Уже не нужно. Впрочем, войдите. Есть адреналин? Дайте. Ну, что вы там копаетесь? Давайте аптечку, я сама. Есть адреналин!
Дверь закрылась.
Костя вошел к себе. Иван Филимонович, по-заячьи вздрагивая, сидел на своем краешке, стараясь занимать поменьше места.
– Что там?
– спросил он, подняв молящие глаза.
– Не знаю. Вводят адреналин.
– Значит, есть надежда?
– Наверно, есть.
– Константин Исаакович, выслушайте меня. Я...
– Молчите.
Они сидели, каждый на своем стуле, долго-долго. Часы пробили два, половину третьего, три... В половине четвертого в комнату вошла прекрасная женщина.
– Все. Будет жить.
* * *
– Юра, знаешь, меня поразила Лиля...
Юра отвернулся.
– Ты меня словно орденом награждаешь. Новость сказал.
Но все-таки он был рад. Улыбка так и ползла на его губы. Он ее стряхивал, а она все ползла - умильная, глупая, такая не Юрина улыбка.
* * *
А статью они кончили. Писали-писали, все казалось, что ей конца нет, и вот - кончили. Отдали на машинку - и все.
– Что же теперь мы будем делать?
– спросил Костя.
– Не знаю. Пантелеевна себя изжила. Не могу больше смотреть на ее одноглазое рыло.
– Я тоже.
– Придумаем что-нибудь другое. Чем бы дитя ни тешилось...
– Я уже придумал. Слушай, Юра...
– Помолчи. До завтра я не хочу говорить о работе.
– О чем же нам еще говорить? Ведь за душой у нас ничего, кроме работы. Нищие духом.
– Редкий случай, когда я с тобой вполне согласен.
– Юра вынул гривенник, положил на стол и обвел карандашом.
– Вот наш кругозор.