Свобода
Шрифт:
Повернулся к Андрюхе:
– Детонаторы.
Андрюха хлопнул себя по лбу и полез в шкаф. Запалы у него оказались завернуты в мою любимую летнюю футболку. Длинный размотал, посмотрел, завернул опять - и футболка легла в ящик.
– Э...
– сказал я.
– Что?
– спросил коротышка.
– Нет, ничего.
– Складывай, - распорядился длинный, - и тащи в машину.
– Я один?
– растерялся Андрюха.
– Я не подниму...
– А вон друган твой тебе подсобит.
– Я капканы-то беру, - напомнил коротышка.
Длинный с ним посоветовался, ткнув ящик носком модного ботинка:
– Войдет?
–
– А деньги?
– Андрюха сглотнул.
– Лучше бы здесь...
– Боится, кинем в темноте, - определил коротышка и подморгнул мне по-доброму, словно давний приятель.
– А на свету, думает, не сумеем.
Длинный медленно опустил пятерню в боковой карман. Но вынул не пистолет - к чему, все еще без каких-либо признаков страха, я почти приготовился, а небрежный пук зеленых банкнот: десять или пятнадцать. Достоинства со своего места я не различал.
– Проверишь?
Андрюха помусолил углы, сбился, начал заново. Поискал в бумаге волоски.
– Тут не хватает...
– Много?
– Пять долларов.
– Не мелочись, - сказал длинный.
Мы погрузили ящик в кузов пикапа. Водитель грыз яблоко и помыкивал, балдея, в такт французской песенке по радио: "Вояж-вояж..." Фары он так и не выключил, не ослабил. Под радиатором, грациозно укрыв хвостом лапы, грелась белая в подпалинах кошка. Гости не попрощались. На выезде машина чиркнула скулой горбатый "Запорожец" без колеса, поставленный на вечный прикол у края площадки, - дверцы у него не запирались, и внутри раздолье было играть детям. Мы следили за ней, пока она не миновала перекресток и не пропала из вида. Стало тихо.
– Все?
– спросил Андрюха у тишины.
– Если ты больше никого не пригласил...
– Все.
Подумал. Добавил:
– Уф... Надо бы выпить.
Мне передалось его облегчение - и только теперь пробежал по коже запоздалый холодок.
– Может, и надо, - сказал я.
– У кого флаг?
– Ах да...
Под лампой на козырьке подъезда он отделил себе какую-то часть денег и мне вручил остальное.
– Что, вовремя?
– Не то слово. Раньше, чем я надеялся.
– Я же обещал.
Ночное окошко от магазина на Тишинке мы нашли заколоченным - пункт упразднили. На Красной Пресне торговали, но когда Андрюха положил на прилавок десятидолларовую купюру, продавщица молча кивнула в направлении двух патрульных, передававших друг другу литровый пакет кефира около побитого автомата для кофе-эспрессо, - запрещено. Андрюха утверждал, что у нас нет причины отчаиваться.
Теперь по всему Арбату частные киоски со всякой всячиной - какой-нибудь будет работать и ночью. Покупать там излишне дорого, мы загоним немного зеленых и вернемся сюда по пути домой.
Явления гостей нежданных и денег подняли уровень адреналина в крови: об усталости я уже не вспоминал, и ночная прогулка даже радовала меня - тем более, что Андрюха не приставал с разговорами. Я не огорчился, когда выяснилось, что и на Арбат мы пришли зря: прочесали его из конца в конец палатки, закрытые ставнями, бездействовали. Андрюха выдвинул гипотезу о Смоленском гастрономе: там, не исключено, тоже есть круглосуточная секция. Мы никого не встречали. Кое-где фонари горели через один или не горели совсем; в темном пятне я споткнулся о блок, вынутый из брусчатки, и сильно ушиб колено. Подковылял к близкому ларьку - опереться, пока не уймется боль. И вдруг кто-то спросил у меня спички.
На пластмассовой гиперболической
Андрюха бросил ему коробок.
– Стережешь? Да ты оставь у себя...
Парень поблагодарил. Маялся бы до утра без курева.
– Паршиво, - кивнул Андрюха.
– И свечка, главное, в палатке потухла...
Нет, доллары его не интересовали. Зато он был не прочь поболтать и убить время.
Чтобы удержать нас, предложил по банке пива. И тут же они с Андрюхой втянулись в обсуждение сортов баночного. Я благоразумно помалкивал, ибо из банок, за вычетом тех, что применялись в пивных вместо дефицитных кружек, пивал до сих пор только однажды, еще в Олимпиаду, отечественное "Золотое кольцо".
После "Тьюборга" с вытирающим лысину толстяком на картинке взяли для сравнения голландского, послабее. Андрюха клонил к тому, что все это, спору нет, неплохо, однако далеко не высшая марка. Действительно, отборное пиво в жестянки не разливают, обязательно в стекло. И перечислил названия. Парень полюбопытствовал, москвичи ли мы и чем занимаемся. Я замялся, почти как Джим Моррисон (известный эпизод, заснятый в Лондонском аэропорту).
– Крутимся, - содержательно ответил Андрюха.
– Туда-сюда, с переменным успехом.
В общем, пивом нас не удивишь... Парень скрылся в палатке и вынес полновесную бутылку "Смирновской". Мы опустились на корточки возле тумбы; со свечкой в центре, бликующей на неотменимых пластиковых стаканчиках теперь голубых, - очень уютно. Он рассказал, что родом из Удмуртии, а в Москве после армии. Ларьком владеют его кавказские товарищи по оружию. Кореша настоящие, и всем, что им принадлежит, он волен пользоваться свободно, как своим. В доказательство выставил армянский коньяк в подарочной упаковке. Пока он искал на полках эту коробку, подсвечивая спичкой, я заметил в киоске множество самых разнохарактерных предметов вплоть до школьного телескопа-рефлектора на штативе.
– Стоп!
– предупредил Андрюха.
– Просто так не осилим. Был трудный день.
Пожевать бы чего-нибудь...
Мигом образовались крабовые консервы - в стране чудес все доступно. Но мне и под царскую закуску пить уже сделалось невмоготу. А встать и распрощаться - неудобно, не хотелось обижать человека. Я шепнул Андрюхе: принимай на себя.
– А домой-то доволочешь?
– Ну, постараюсь.
Парень провозглашал тосты. За нас с вами и хрен с ними. И про козу, купить которую имею возможность, но не имею желания. Потом количественные изменения у него скачкообразно перешли в качественные - тормоза отказали бесповоротно, добрая натура развернула крылья. Он всучил нам по пачке каждого имевшегося в ларьке вида сигарет. Когда я неосторожно спросил, сколько стоит телескоп, вскинулся мне его подарить. Я, разумеется, не взял, о чем и доныне вспоминаю с печалью. Тем не менее он телескоп из палатки вытащил и наводил на редкие горящие окна дальних домов, в надежде известно что подглядеть (удавалось же, в скучном соответствии с законами геометрической оптики, где фрагмент люстры, где ковра, где натюрморта в раме...). Он угощал нас икрой, расфасованной в стеклянные плошки, - и еще нужно было изобрести, как с ней управиться: мы тщетно пробовали набирать черные зерна на лезвие красного Андрюхиного ножа, пока не догадались зачерпывать узкими шоколадными вафлями. Икра, очевидно, перележала, и вкус у нее был затхлый.