Свободная ладья
Шрифт:
Взглянул на часы Бессонов, заторопился. По выщербленному тротуару, минуя облупленное двухэтажное здание единственной здесь гостиницы (на её фронтоне значился год постройки —1905-й), магазин верхней одежды (на его крыльце жмурился, глядя на редких прохожих, упитанный кот) и сберкассу с выцветшим на дверях плакатом «Накопил – машину купил!», он пересёк булыжную мостовую. Там, на другой стороне улицы, за металлической оградой и реденьким прозрачным палисадником розовело длинное двухэтажное строение с широкими окнами и массивными двустворчатыми дверями. Войдя,
В гулких коридорах было тихо, прохаживались лишь, томясь от безделья, два студента с повязками дежурных на рукавах – нововведение ректора, назначенного в пединститут в конце минувшего лета. Бессонов поднялся на второй этаж, вошёл в пустую приёмную, заглянул в распахнутую дверь. Ректор хмуро листал кипу бумаг, время от времени поднимая взгляд на понуро стоявшую у стола Розу Самойловну, невысокую седую женщину, бессменную секретаршу трёх, уходивших через каждые пять лет, хозяев этого кабинета, затем вернул ей всё со словами «Придётся перепечатать». Он приветственно взмахнул рукой, увидев в приёмной Бессонова:
– Входите, я вас жду!
И поднялся навстречу, сдержанно засветившись дежурной улыбкой. Он был приземист, лысоват и немногословен, что выгодно отличало его от прежнего, бесконечно велеречивого руководителя, уехавшего на повышение в Кишинёв.
– У вас следующая пара? – уточнил Марк Григорьевич, здороваясь за руку с Бессоновым. – Значит, успеем всё обсудить.
На его просторном столе, возле стопки папок с завязками, за массивным чернильным прибором уже лежала та самая газета со статьёй о «Горизонте». Некоторые её абзацы были жирно отчёркнуты красным карандашом.
– Тут к нашему разговору материал появился. Довольно неожиданно. Но вначале маленькая преамбула…
Говорил ректор негромко, по-дикторски чётко, сцепив руки, глядя не в глаза, а в переносицу собеседника, напоминая монолит, поэтому иногда казался звучащим камнем. Как человек новый, объяснял Марк Григорьевич, он продолжает подробно знакомиться с каждым сотрудником вуза. И ему приятно поговорить сегодня с человеком, известным своим творческим подходом, замечательными выпускниками и успевшим прославиться самодеятельным театром. Но кроме законной гордости (Такой специалист у нас работает!) должны же быть и вопросы.
– Не правда ли? Иначе как совершенствоваться?! Так вот по поводу этой статьи и нескольких других…
Марк Григорьевич приподнял газету с красными пометками, под ней оказались сцепленные скрепкой вырезки летних статей самого Бессонова; первой мелькнула публикация под заголовком «Где вы, гуси-лебеди?». Да, он, Бессонов, последнее время озабочен и проблемами экологии, всё лето звонил в кишинёвские редакции, рассылал статьи, но, подумал он, зачем сейчас об этом?.. Хотя, впрочем, усмехнулся про себя Бессонов, если уж знакомиться, то – всесторонне.
– И ещё несколько предварительных
Таким же ровным, почти монотонным голосом ректор процитировал те места в статье, где говорилось о «легкомысленном зубоскальстве студенческих интермедий, бросающих тень на наши идеалы». Затем, заглянув в экологические статьи самого Бессонова, снова сцепил на столе мускулистые руки.
– Вы, как активный член Бельцкого охотобщества, выступаете против осушения болот в приднестровских плавнях. Но учёные утверждают, что принятая партией и правительством программа такого осушения не нанесёт вреда природе. Будет только польза. И получается: известный преподаватель нашего пединститута выступает против политики нашей партии.
– Но я вместе со своими друзьями-охотниками предметно изучил этот вопрос, своими глазами видел, как калечат нашу природу. В конце концов, это моя личная точка зрения.
– Как идеологический работник вы должны отстаивать позицию партии.
– Я доцент кафедры французского языка, а не идеологический работник.
– Одно другого не исключает.
– Если в вашем случае это так, то я вам сочувствую. Ибо это близко к шизофреническому раздвоению личности.
Возникла пауза. Ректор, не расцепляя рук, смотрел поверх головы Бессонова и – молчал. Ситуация была нештатной, он напряжённо её осмысливал. Да, его предупреждали, что этот весьма авторитетный среди студентов преподаватель может быть колючим. Но вот сейчас он не просто уколол – оскорбил должностное лицо! Что это за намёки на шизофрению? И как с таким человеком после этого общаться?
Оставаясь всё в той же каменной неподвижности, ректор произнёс:
– Я надеюсь, вы подумаете над моими словами. Я вас не задерживаю.
Бессонов поднялся и, уходя, церемонно кивнул. Но у дверей его настиг вопрос:
– Хотел бы ещё уточнить: почему ваша жена Лучия Кожухарь ушла из нашего пединститута? Говорят, она очень квалифицированный специалист.
Остановившись, Бессонов повернулся, взглянув на ректора так, как, бывало, смотрел на расшалившихся учеников – вполглаза: удивлённо приподняв одну бровь и опустив другую.
– Неужели вам не доложили? Мы с ней теперь – бывшие муж и жена, что не мешает нам оставаться друзьями, – это во-первых. А во-вторых, после того как издали учебник под её редакцией, в министерстве сочли нужным пригласить её на преподавательскую работу в Кишинёвский университет.
– Очень жаль, что она нас покинула.
– Я при случае скажу ей о вашем сожалении.
Бельцы, Молдавия, сентябрь, 1969 г.
Из письма А.А. Бессонова В. Афанасьеву: