Сводный монстр
Шрифт:
… Пришлось подождать, пока рассосется очередь, прежде чем нас заселили. Людей в главном холле было много, застрявшие в Зальцбурге туристы висели на телефонах (около ресепшена был бесплатный интернет), меняли билеты, жарко спорили о чем-то.
Когда нам наконец-то выдали ключ от нашего номера, я покатила коляску с Максом к лифту, ловя на себе чужие взгляды. Впрочем, они не задерживались надолго. Переломы на горнолыжном курорте — не такое уж большое дело.
Оказавшись в номере, я сбросила пуховик и помогла раздеться брату. Не знаю, почему я упорно продолжала назвать его про себя братом, как будто пытаясь этим хоть немного отгородиться.
Мы попили глинтвейн, поболтали о том, о сем, передохнули и сходили на ужин. Ничего необычного. Затем вернулись в номер укладываться на ночь, сходили по очереди в душ. Я опять помогала ему раздеться-одеться, но он вел себя крайне вежливо и корректно, руки не распускал, мою фигуру своим привычным взглядом не окатывал. Я все ждала, когда он сорвется, но вскоре с разочарованием поняла, что он сегодня действительно держит себя в руках.
Небольшая заминка вышла только когда мы определялись, кто спит на кровати, а кто на узком диване.
— Я посплю на диване, — разгоряченно спорила я с ним, потому что он продолжал отказываться спать на широкой кровати.
— Диван мой, — мотал головой Макс, вводя меня в исступление.
— Но это же глупо! Ты еще не восстановился! У тебя два гипса, переломанные ребра.
— Рука быстро заживает, через десять дней гипс скинут, — для наглядности он помахал рукой, которую уже не прижимал к себе. — И ребра меня уже не беспокоят.
Ну конечно. Я знала, что ребра срастаются долго. Ррр, как же раздражает неуместный героизм и манеры. Аж топнула ногой.
— Я говорю — нет!
— А я говорю — да! — В синих сверкающих глазах ни капли сомнения, твердая сталь упрямства.
И я не выдерживаю, отшвырнув в сторону мокрое полотенце, которым сушила волосы.
— Слушай, сейчас свои джентельменские замашки оставь при себе, — рявкнула я. — Лучше бы ты так вел себя тогда!
Я резко замолкаю, закусив нижнюю губу, а он, побледнев, отступает на шаг назад. Поворачивается к кровати, кое-как добредает, приставляя ногу и ложится, отвернувшись от меня к белой стене. Я больше не вижу его лица. Только натянутую как тетиву лука спину. Он снова утонул в своей вине.
Дура, зачем ляпнула. Нужно самой определиться — или прощаю его и забываю все плохое, что было межу нами, или считаю его виновным, но тогда и сама себя веду подобающе и не становлюсь ему ближе. А то получается, что о той ночи я забываю только когда мне самой угодно. А когда нужно — не упускаю случая напомнить. Это слишком лживо и противоречиво.
Но уже поздно, а извиняться — язык не поворачивается, гордость не позволяет. Так и не придумав ничего, выключаю свет и ложусь на темно-зеленый бархатный диван, прикрываюсь покрывалом, хмуро уставившись в темноту на потолке.
Часа три точно проворочалась, прислушиваясь к его дыханию, но так и не смогла уловить, спит он или мучается, как и я. С горем пополам уснула, но непривычное место давало о себе знать — я проснулась через еще часа два. Недоуменно оглянулась спросонья, но когда поняла где нахожусь, сразу направила взгляд на кровать, где под одеялом спал Макс. Он спал безмятежным сном, а я себе места не находила, вся извелась в раздумьях.
Снова уснуть так
Положив голову ему на грудь, с другой стороны от переломанных ребер, я слушала уже знакомый мне стук его сердца, ровный и размеренный. Думала может удастся уснуть рядом с ним, под этот успокаивающий ритм, но теперь ноздри щекотал его запах, от которого я тихо сходила с ума, втягивая его в себя большим, еле слышным вдохом. Под щекой кожа гладкая и твердая, мужской сосок почти у моих губ.
Наглея, кладу ладонь на его плоский живот, ощущая расслабленные мышцы, ладонь поднимается вверх с его дыханием, затем опускается вниз, потом снова вверх… И это должно меня успокоить, своей монотонностью оторвать в сон, но не успокаивает, а только будоражит кровь еще больше, разгоняя по венам шипящим кипятком.
То, что я делаю дальше, уже не вгоняет в краску, а кажется единственно правильным шагом, необходимым сейчас, как свежий глоток воздуха. Я опускаю руку с живота ниже и слегка вздрагиваю, натыкаясь на каменную твердь. Про ночные и утренние стояки мужчин я наслышана, поэтому лишь сглатываю, начиная поглаживать его член. И настолько увлеклась, что не заметила и не поняла, в какой момент дыхание Макса изменилось, с ровного ставшим слегка рваным, а стук сердца стал более резким и шумным.
Легкий свист сквозь чуть сжатые зубы дал понять, что он уже какое-то время не спит, но молчит в темноте, наслаждается моей лаской. Я такого в жизни не делала, не говоря уж о чем-то большем, но сейчас не чувствовала стеснения или неловкости. Сама не поняла, как Макс стал мне настолько близок, что то, что происходит между нами, словно и должно происходить. Все на своих местах.
Отбрасывая неуместное уже теперь смущение, ныряю рукой ему в боксеры, обхватив напряженный член рукой, ласкаю более уверенно. На ощупь как тугой шелк. Макс хрипло стонет, зарывшись лицом в мои волосы, но через несколько мгновение хватает за руку и тянет на себя, целуя в шею.
— Не отпущу, — жаркое дыхание опаляет ухо, я вся утекаю куда-то в сторону, но он перехватывает мое бедро, заставляя усесться на него сверху. Прямо на возбужденную плоть, давая мне ощутить ее сполна сквозь тонкую полоску трусиков, которые и не преграда вовсе. Тянет резинку вниз, и я помогаю сделать это, кутаясь в сладкий тягучий дурман. Делаю то же самое с его бельем.
Внизу живота все горит и жаждет прикосновения, дрожит и пульсирует, так хочет ощутить его в себе. Голова кружится, словно я обкуренная, как тогда в день вечеринки, но я знаю, что трезва как стеклышко, хоть и ощущаю себя последней наркоманкой рядом с ним. Так хочется вобрать его всего. Ощущать его каждой клеточкой тела. Он мой. Всегда был моим. И если я буду заставлять себя завтра думать иначе, то мне лучше не просыпаться. Потому что это все будет ложью. Ведь я хочу только его, жажду и вижу перед глазами только его. Любого другого даже представить не могу, потому что в душе и теле давно поселился сводный монстр, не отпускает, не дает вздохнуть свободно. И я сама не хочу свободы, с наслаждением отдаюсь его плену и чувственным пыткам, позабыв обо всем на свете.