Свои и Чужие
Шрифт:
Из потока медленно начинает проступать лицо, белое как снег. Резко контрастирующий на его фоне кармин струйками огибает тонкие губы, узкий, аккуратный нос, стекая вдоль шрама к подбородку. Внезапно веки распахиваются, и мутный взгляд белых как мел глаз, захватывает Нарниса. Рядом, прямо из непрерывно бегущей алой жижи проявились пальцы, а затем полностью костлявые руки. Они хватают его за плечи и тянут к себе, крик ужаса вырвался из глотки.
Казалось, понадобилась вечность на принятие того, что больше её нет, светлые омуты уступили место черным, это было более не женское
— Очнулся, Слава Аратонгу!
Весь в поту, раеоонец уставился на собеседника с широко распахнутыми глазами.
— Ну и бледнющий же ты! Прямо как эта штука, ну, которая с неба у вас зимой падает. Как её там?
— Снег, — надрывисто прохрипел Нарнис.
— Да, он самый, лишь однажды видел его в Бернских горах собственными глазами, а так только на картинках. Слышал, из снега можно всякие статуи там лепить, шарики, и кидаться друг в друга. Что-что, а в вашей северной дыре со скуки не пропадешь, — усмехнулся бывший попрошайка, успевший сменить гражданские лохмотья на новенькую офицерскую форму.
— Лепить можно, когда температура плюсовая, при минусе снег рассыпчатый как мука.
— Когда эта вся дрянь закончится, обязательно слетаю к вам с семьёй в гости, накидаю этого твоего снега тебе за шиворот, — Каддан рассмеялся, но тут же лицо его обрело серьезное выражение, — рад, что ты жив, старина, и больно, что не могу сказать того же о твоих спутниках. Они были людьми чести.
Нарнис коротко кивнул, горло драло словно наждаком, а каждое сглатывание как нож резало нёбо.
— Есть попить?
Йнезер снял с ремня флягу и помог Нарнису сделать пару больших глотков:
— До меня тут слухи дошли про Дейнен Блок и про «Белого демона», что драл людей на куски голыми руками.
— Не голыми, и не людей, — раеоонец облизал обветренные губы, — в том зверье не осталось ничего людского. Я очень хочу всё это забыть, забыть их лица, хочу просто умереть. Зачем я еще жив?
У Нарниса полились слезы, он смотрел на Каддана, ища объяснения того, почему он дышит, почему судьба с ним ещё не закончила.
— Ты жив, потому что это нужно Аратонгу, очевидно, у него на тебя планы.
— Твой бог, как и все остальные — просто собачий вымысел.
— Ты ошибаешься, Нарнис!
— Где он был, когда эти твари их убивали как скотину на забое, где? — мужчина приподнялся на локтях, требуя от аранийца ответов, ярость разгоралась внутри с новой силой.
— Но Он же их наказал, — йнезер сделал паузу, — вашими руками. В мире есть справедливость, Нарнис. Часто Он действует через нас, даёт нам шансы и возможности. Я думал так же, как и ты. Ненавидел Его, но когда увидел вас двоих, там в Сет-Руре около бара, окончательно понял, что ошибался. Я должен был сыграть в ящик уже раза три точно, но вновь и вновь Он меня спасал. В нашей религии, Аратонг изображается в виде древа жизни, с широкими, раскидистыми ветвями… — Каддан замолчал, погрузившись в воспоминания.
— И?
— Фиолетовое дерево, джакаранда. Это был он, что отдал частичку жизни мне: Бернские хребты, четыре сотни километров обессиленный и голодный через Воркин, добраться до Сен-Ари, опуститься на
***
20 киллометров от Курорта Гинао. Арвский район.
Белый внедорожник мчался по магистрали АС-5 соединяющей курорты Гинао с их родным городом Агирара, что расположился на правом рукаве реки Каман в самой северной части страны.
Отпуск младшего лейтенанта Каддана Намэ подошел к концу. Вместе с женой и годовалым ребенком в детском кресле на заднем сидении они возвращались домой.
Магистраль была шестирядная, три полосы в одну сторону и три в другую. Движение в этот июльский день едва назовешь оживленным, поэтому водитель давил акселиратор в пол, а обжигающий ветер трепал его, черные как смоль волосы.
С нежностью положил руку на бедро сидящей рядом жены, мигом удостоив её мимолетной улыбкой. Через затемненные стекла очков, небо на горизонте казалось таким синим и насыщенным, словно обработанным в графическом редакторе. Жена поднесла к его рту стакан с апельсиновым соком, и Каддан сделал пару глотков через трубочку, ощущая приятную кислоту.
Две недели рая, купания в море с маленьким сыном, дискотек и незабываемых ночей с Латисой. В этот момент Каддан считал, что человек просто не способен испытывать большего счастья, невозможно быть более счастливым, чем он сейчас, даже с учетом того, что отпуск остался позади и послезавтра вновь идти на службу. Они не успели проехать и двадцати километров от Гинао, как жена радостно вскрикнула, заметив у обочины невероятно красивое дерево.
— Кад, Кад, остановись! Посмотри только на эту жакаранду, Великий Аратонг, какая она прекрасная!
Каддан сбавил скорость, и задним ходом поравнялся с объектом восхищения любимой, что высился метров на шесть в высоту. Через пятнадцать метров за деревом рос густой кустарник с редкими белыми цветками, раза в три ниже фиолетового исполина.
— Лати, твоя черта наслаждаться такими мелочами меня всегда умиляла.
Латиса выпрыгнула из джипа и побежала к дереву, опустив ветку усеянную пурпуром, ощутила амбровый аромат нежных цветков. Тут и мужчина с младенцем на руках подошли поближе. Мама переняла ребенка у отца и поднесла его к цветам, дабы тоже приобщить к природному волшебству запахов. По нечленораздельным звукам малыша, можно было смело судить, что ему понравилось.
— Кад, я хочу, чтобы мы втроем сфотографировались на её фоне, моя бабушка говорила, что эти деревья приносят удачу и всегда соединяют разлученные души. Мы должны обязательно посадить в нашем саду такое же!
— Уже представляю, как граблями выгребаю тонны лепестков с газона…
— Так, Кад, отставить быть таким скучным! Тащи камеру со штативом! — наигранно-властно произнесла девушка.
Мужчина засмеялся и направился к джипу за всем необходимым. Развернув штатив с фотоаппаратом, установил таймер и бросился к семье. Переняв малыша на руки, сел в позе лотоса, а Латиса зашла ему за спину и положила нежные, бархатно-мягкие руки мужу на плечи.