Сволочь ненаглядная
Шрифт:
Факультет журналистики главного университета страны всегда-то был местом, где роились детки высокопоставленных родителей, а в середине восьмидесятых там просто плюнуть было некуда. Обязательно попадешь в дочурку какого-нибудь главного редактора или сынка писателя.
Поэтому Витюша чувствовал себя не слишком свободно и никому не рассказывал о родителях. Иногда любопытные сокурсники лезли с вопросами. И тогда парень загадочно сообщал:
– Мои родители имеют отношение к прессе.
Что, в общем-то, было сущей правдой. Мамочка работала вахтером в газете «Правда Камышинска»,
Однажды к Витюшке подошел староста и, поболтав о том и о сем, осторожно осведомился:
– Слушай, фамилия у тебя особая, отчество Николаевич, не сын ли ты, часом, того Звягинцева?
Витя, папу которого тоже звали отнюдь не редким именем Николай Иванович, уже собрался рассмеяться, но тут заметил в глазах собеседника плохо скрытое подобострастие и, не понимая как, ляпнул:
– Да.
Староста стал пунцовым и крайне осторожно продолжил расспросы:
– Чего же ты в общежитии живешь?
Витюша моментально сообщил отговорку:
– Я от первого брака, моя мать умерла, а с мачехой общаться не хочется, даже уехал заканчивать школу к тетке, вот папа и попросил декана об общаге. Только никому не рассказывай, не люблю козырять родственными связями. Кстати, денег у папеньки не беру, живу на свои.
– Конечно, конечно, – закивал парень, – молчу, рот на замке!
Но потому, как не слишком до того любезные сокурсники принялись звать его на всяческие праздники и вечеринки, Витя понял – староста разнес новость по факультету. А когда преподаватель научного коммунизма за откровенно слабый ответ выставил ему «отлично», Витек сообразил, что сплетня доползла и до преподавателей.
Звягинцев добрался уже до четвертого курса, когда в старинном здании на Моховой появилась первокурсница Настенька. Вспыхнул стремительный роман, завершившийся скоропалительной женитьбой. Лето они провели в свое удовольствие. Витюша переехал в огромную, запущенную квартиру Насти с текущими кранами и осыпающимися потолками.
В конце августа Витек сказал:
– Через год распределение, мне бы прописаться у тебя надо…
– Да ладно, – засмеялась Настя, – передо мной-то зачем темнишь? Весь курс знает, чей ты сын!
Пришлось мужику сообщить жене правду. Настя нахмурилась и после этого вела себя холодно, если не сказать злобно. Спать она легла отдельно, а утром убежала ни свет, ни заря. Витюша терялся в догадках. Объяснение он получил к обеду. Явившаяся невесть откуда супруга положила на стол заявление о разводе и сообщила свое видение проблемы.
– Я девушка малообеспеченная, – чеканила Настя, – можно сказать, нищая. Единственная вещь, которую я имею, – квартира. Неизвестно, как жизнь повернется. Может, поменяю ее на однокомнатную, а на доплату кушать буду. Прописывать тебя не стану. В случае нашего развода ты получишь право на половину моей жилплощади. Извини, я совершенно не собираюсь делиться и думаю, нам лучше расстаться прямо сейчас.
Витя прибалдел, потом с обидой протянул:
– Значит, в качестве сынка Николая Ивановича Звягинцева я тебе подходил, а как простой парень не нужен?
– Именно, – подтвердила
– Но как же, – продолжал недоумевать Витя, – я рассчитывал…
– На то, что я пропишу тебя в Москве, – ухмыльнулась Настя. – Никогда! Лучше не теряй времени зря и начинай ухаживать за Лазаревой. Самая подходящая кандидатура – москвичка, папенька посол, маменька послиха.
– Ну ты и дрянь, – оторопел Виктор. – А если я откажусь разводиться?
Настенька мило улыбнулась.
– Сначала я расскажу всю правду о тебе факультету, а потом позвоню в приемную Звягинцева и сообщу секретарям, как некий придурок сыном Николая Ивановича прикидывается. Представляешь его реакцию? Да тебя не возьмут на работу даже в газету «Правда эскимоса».
Пришлось Виктору ради сохранения имиджа бежать в загс. Настена, правда, не подвела, рот держала закрытым. Звягинцев и впрямь принялся строить куры Лазаревой и к Новому году получил московскую прописку. Но жена попалась противная, чистоплотная до болезненности, занудная и скучная. С Настей он больше не встречался, даже не созванивался. В газете не работал, тесть устроил его на теплое местечко во Внешторг… Кто же думал, что контора сгинет в пучине демократии… Сейчас он пока не работает, а месяцы, проведенные с Настей, вспоминает как лучшее время в своей жизни…
Возле нашего дома стоял рафик с надписью «Дорожно-патрульная служба». Полная любопытства, я подошла и заглянула в него. Железные внутренности машины были забиты коробками и неряшливо скомканными узлами. Наклонившийся над одним из них невысокий, худощавый мужчина выпрямился, и я моментально узнала Сережку.
– Сергей? – удивилась я. – Почему не на работе? И что ты делаешь в милицейском автомобиле?
– Забыла, Лампа, – ответил парень, пытаясь оторвать от пола куль, явно набитый железом. – Володя сегодня переезжает. Уже половину вещей снесли, иди наверх.
Ну надо же, совсем из головы выпало! Я понеслась в бывшую квартиру Нинуши. Вы замечали, как убого выглядит жилплощадь, покинутая хозяевами? Нинина комната казалась еще позавчера такой уютной, даже кокетливой… Сейчас же обнажились старые обои, потертые и грязные, кое-где они выглядели светлей, там у соседки висели картины. Не в лучшем состоянии оказались и двери, пол темнел протертыми местами, а ванна оказалась поцарапанной.
– Тут нужен ремонт, – пробормотала я.
– Причем большой, – добавила Юля, хищно оглядывая комнату. – А что, кухня прилегает к нашей?
Подавив улыбку, я кивнула. Значит, у нее те же мысли, что и у меня, уже разбивает стены…
– Что у тебя тут, камин? – спросил Сережка, отдуваясь, и бросил на пол жалобно звякнувший ящик.
– Гусеница от трактора, – преспокойненько пояснил Володя.
– Что? – в полном изумлении переспросила Юлечка. – Гусеница?! Да зачем она тебе?
– При дележке досталась, – коротко ответил Володя, развязывая коробку. – И где этот чайник?
– Не понимаю, – настаивала Юля.
Майор посмотрел на нее и пробормотал: