Сволочь ненаглядная
Шрифт:
В ужасе я нажала «Esc», но компьютер выдержал удар и вывесил окно «Закрытие файла невозможно из-за некорректного выхода». Все. Больше я ничего не достигла, не считая того, что весь экран обвесился какими-то сообщениями, и в углу возникло уже две гадко ухмыляющихся скрепки.
В полном отчаянии я нажала на мышку, и тут ожил принтер. Приветливо моргая лампочками, он принялся услужливо распечатывать Сережкину статью, ту самую, с расставленными по алфавиту абзацами. Чувствуя, что сейчас просто потеряю сознание, я выдернула чистый лист бумаги.
Я пошла на кухню и горестно уставилась на холодильник. Нет, определенно техника не для меня. Максимум, на что я способна, – включить стиральную машину, ну еще помыть холодильник.
– Ты дома? – спросила Юля, входя в кухню.
Дурацкий вопрос, если учесть, что я стою прямо перед ней. Глупей его только тот, который, как правило, задают по телефону в воскресенье, в 8 утра.
– Я вас не разбудила?
Конечно, нет, просто обожаю по выходным вскакивать в полседьмого.
– Что-то случилось? – зевнула Юля. – Ты вроде не в духе.
– Включи программу с адресами.
– Без проблем, – пообещала она и ушла.
Я затаилась между мойкой и столом, ожидая услышать гневные вопли типа: «Кто это сделал!»
Но в комнате стояла тишина, потом Юлечка сообщила:
– Иди, готово.
Не веря своим ушам, я вошла в «кабинет» и попросила:
– А можешь открыть Сережкину статью?
– Запросто, но зачем?
– Надо посмотреть.
Юля пожала плечами:
– Любуйся.
На экране возник текст. Я разинула рот – все в полном порядке. Нет, дурацкая консервная банка надо мной издевается!
Соболевых оказалось в Москве восемнадцать, из них Галин девять, но отчество Владимировна имели только две. Причем только у одной дамы номер телефона начинался с цифр 593, другая явно обитала в центре. Надеюсь, директриса живет по-прежнему в городе-спутнике. Трубку схватили сразу, после первого гудка.
Детский голос прочирикал:
– Вам кого?
– Галину Владимировну.
– Бабуля! – заорал ребенок с такой силой, что я чуть было не выронила трубку. – Бабуля, тебя.
Повисла пауза. Потом тот же радостный детский голосок сообщил:
– Она не подойдет, голову моет, чего передать?
– Спросите, пожалуйста, могу ли я к ней сегодня подъехать?
Трубка вновь замолчала, затем бодрый дискант ответил:
– Бабуля ждет, адрес знаете?
Я засобиралась в дорогу. От метро «Речной вокзал» шел симпатичный микроавтобусик «Автолайн». Маршрутное такси подвезло меня прямо к дому. Серая блочная башня стояла на небольшом шоссе, поодаль гомонил рынок. На другой стороне не слишком оживленной улицы явно находился какой-то завод, окруженный высоким забором с колючей проволокой.
Галина Владимировна и впрямь недавно приняла душ, потому что на ее голове дыбилась кокетливая косынка, явно прикрывающая бигуди.
– Видите, как получилось, – улыбнулась хозяйка, – все договаривались, договаривались, еле-еле встретились, раздевайтесь,
Я стащила куртку, получила безукоризненно чистые пластиковые тапки и, войдя в сверкающую кухню, призналась:
– Скорей всего, вы ошиблись, я с вами ни о чем не договаривалась.
Хозяйка на секунду замерла возле шкафчика, потом поинтересовалась:
– Ольга Васильевна?
– Нет.
Галина Владимировна молча долила чайник кипятком и бодро ответила:
– Чай все равно выпьем, а, простите, по какому вопросу вы пришли?
– Льва Константиновича Платова помните?
– Еще бы, – засмеялась женщина, выставляя на стол коробочку конфет «Визит». – Столько лет, можно сказать, под его началом проработала. Золотой человек, почти святой, один из тех, кто по-настоящему радел за свое дело. Сейчас мало кто помнит, что именно Льву Константиновичу пришла в голову революционная идея о преподавании в девятых классах…
– Где Егор? – тихо спросила я.
– Кто? – изумилась Галина Владимировна.
– Егор Платов, брат вашей воспитанницы, Насти, которая приходилась внучатой племянницей Льву Константиновичу…
Рука пожилой женщины дрогнула, и струйка отличной заварки темно-красного цвета медленно потекла в коробку с шоколадками.
– Бабусик, – завопила вбежавшая в кухню толстенькая девочка лет десяти, – ты в конфеты чай льешь!
Галина Владимировна отдернула руку и ласково сказала:
– Зоенька, возьми булочку и иди в большую комнату.
– Хочу чаю, – закапризничала внучка и уселась на табуретку.
Бабушка спокойно наполнила кипятком чашку с розовыми зайчиками, поставила ее на поднос и улыбнулась.
– Душенька, сейчас девятый канал показывает Диснея.
Ребенок схватил угощение и был таков. Галина Владимировна повернулась ко мне. На ее лице застыла улыбка, более похожая на гримасу.
– Кто вы?
– Евлампия Романова.
– Мне это ни о чем не говорит, – парировала директриса.
Минуту-другую я колебалась, но внутренний голос подсказал – этой женщине лучше рассказать правду или почти всю правду. Услыхав о смерти Насти и завещании, Галина Владимировна «отпустила» лицо и со вздохом села возле окна. Видно было, как в ее душе идет борьба, наконец она приняла решение и сказала:
– Я понимаю, что на дворе не 1976-й год, а торжество демократии и все такое, но, знаете, как бывший советский человек я до сих пор боюсь вспоминать эту историю и, честно говоря, не слишком хорошо знаю, что к чему.
Настя поступила в Зеленоградский детский дом в 1976 году. У Галины Владимировны был уникальный приют. Как правило, дети до трех лет воспитываются в доме малютки, а после их отправляют в другие места, в результате они получают страшный стресс.
У Соболевой же малышей никуда не отдавали, просто переводили в старшие группы. Детский дом имел поэтому статус экспериментального и славился по Москве и области.