Своя радуга

Соколов Лев Александрович

Мужик секунду поколебавшись, решительно кивнул, и двинулся за Петром и Андреем. Пол под ними так и не дрогнул. Они прошли сквозь мираж. И несколько секунд спустя мужик он уже ошарашено крутил головой в огромной круглой зале.

– Что это? Где я? Что за место? – Требовательно спросил мужик.

– Щас, погоди по порядку все будем. – Сказал Андрей. – Познакомимся сперва. Тебя как зовут?

– Межислав…

Андрей с Петом тоже представились.

– Так… –

Продолжил Андрей. – Ты теперь скажи, – какой сейчас год? Да не смотри на меня как баран на ворота. Просто скажи, год-то сейчас какой?

Мужик, назвавшийся Межиславом, озадачено посмотрел на него, и наконец сказал.

– Шесть тысяч семьсот сорок пятое лето.

– Твою в качель! – Взвизгнул Андрей. – Шесть тысяч! Шесть! Тысяч!!!..

– Спокойно Андрюша, – вмешался Петр. – Судя по имени и другим косвенным этот соколик, ведет счет от сотворения мира. А мы с тобой от рождества Христова.

– Какого рождества? Мы у нас ведем счет от "нашей эры".

– М-да? Ну, судя по тому, что наша с тобой хронология совпадает, – речь об одном и том же. В западной истории эра новая эра и наступила с момента рождения Христа. А он родился применительно к отсчету от сотворения мира, – как считали древние – дай бог памяти… Ну примерно в пять с половиной тысяч лет. Пять тысяч пятьсот восемь, если память не подводит… Значит, грубо отними от шести тысяч семиста этого парня, пять с половиной тысяч, и выйдет примерно…

– Тысяча двухсотый год.

– Ага. Это не наш потомок. Это наш предок, Андрюша. И очень древний. Так что успокойся, пока еще ты самый "свежий" среди нас. А с парнем поаккуратней. У нас-то окружающего изумление не проходит. А он знаешь ли, ни "Войну миров". ни "Машину времени" Уэллса, ни "Двадцать тысяч льё под водой" Жуль Верна не читал.

– Да уж. – Сочувственно покачал головой Андрей. – Он поди даже и про и про, вотерклозет не знает.

– Это уж как пить дать. Ему труднее чем нам.

– Есть у меня одна идея…

– Что за идея? Нет, погоди. Мы с тобой уже пять минут как неосознанно перескочили на родной русский. Не забывай, что этот господин совсем нас не понимает, и уже кажется начинает сердиться. Давай-ка снова перейдем на наше неведомое эсперанто.

– Хорошо, давай. – Согласился Андрей. И уже на неизвестном-известном языке добавил. А идея вот какая: На, – он протянул Петру излучатель, – держи.

– Теперь доверяешь? – Усмехнулся Петр.

– Теперь. А кроме того заряд в нем все равно кончился… Возьми в руки.

Петр взял излучатель, и с минуту стоял с невидящими глазами.

– "Бурав"… – Наконец сказал он. – Шестиполосный плазмомет.

– Точно, бурав. – Сказал Андрей. – Когда взял в руки, дальше уже голова сама работает, как память включает.

– Любопытно, – усмехнулся Петр. – Говорят в древности мальчиков инициировали в мужчин давая в руки оружие. И здесь выходит…

– Да-да, – кивнул Андрей. – А теперь передай ему, – и кивнул на Межислава.

Межислав с опаской посмотрев на незнакомый предмет, взялся за рукоять.

***

В плечах тянуло. руки сводило усталостью, но главное – пальцы. Они немели и мало-помалу разжимались. Медленно по миллиметру сползали с кромки, и ясно было скоро соскользнет один, потом второй, вся рука, и наконец сам он ухнет вниз, в черную бездну. Пол в комнате вдруг разошелся клиньями от центра, отвиснув вниз по стенам. – не простыми плитами опустился, а будто плавными языками загнулся, как живой. Эта "живость" пола его и спасла. С обычной плиты он бы уже давно соскользнул, но эта – за которую успел зацепиться, чуть изогнула свой конец, и он падая, скатываясь успел зацепиться за этот загиб. Но это была только отсрочка, – комната превратилась в туннель, и он висел в нем скребя пальцами по тонкому изгибу. Можно подтянуться, но некуда поставить ногу и не за что ухватится. Так он и висел, раз за разом перехватам поддергивая сползающие пальцы. И под пальцами был сколький металл, – этот пол казалось на мгновение ожил, раскрылся и снова стал обычным железом. Но удивляться не было времени. И главным издевательством во всем этом выглядела отворившаяся – теперь уже над ним – в лишившейся полы комнате, дверь. ОН мог видеть её подняв голову. Недосягаемая, и ведущая неизвестно куда… Он слабел. Он слабел. но висел. И вопил сколько хватало сил.

– Эй! По-мо-ги-те!.. Эй! Помо… – руки почти разжались. Он опять подвернул пальцы. – Помогите же!

– Эй ты! Держись! – Крикнул кто-то сверху. Крикнул не по-русски, и не по-английски, а на языке который он… тоже знал?

Он поднял голову и увидел, что в проеме сверху появилась чья-то физиономия. А потом и еще две.

– Вытащите меня, – крикнул он.

– Погоди… – Лихорадочно заозирался мужик. – Нечем. Веревка нужна.

– Рубахи связать! – сказал другой.

– Точно. – Кивнул первый. – Эй, ты там! Держись. Мы сейчас вервь сладим, быстро.

– Держусь… – Просипел он. – Только держалка… почти кончилась…

Голова исчезла, потянулись секунды, наполненные болью, долгие как годы. Тело вопило, кричало и каждой своей клеткой давало понять, что оно больше не может. Но уж он-то знал, что тело – тот еще лживый скот, и может оно куда больше, а сдаваться любит пораньше. Он висел, и мычал от натуги. И вот рядом с ним наконец повисла связанная их рубах полоса.

– Хватайся! – Крикнули сверху.

– Он схватился в эту тонкую, не ахти как связанную полосу, и его тут же, почти, рывком потащили наверх. Рывком – это хорошо. Только вот его пальцы уже так онемели, что он от того же рывка чуть не слетел с импровизированной веревки, она просто проскользнула в руке. Сверху натужно сипели, и он сипел, и проклятая веревка ускользала, утекала как песок из обессиливших рук. Его почти вытянули, когда рука его рука почти соскользнула, – но тут же чья-то другая кисть мертвой хваткой вцепилась его за запястье и потащила наверх.