Священная земля

Тертлдав Гарри

Химилкон добавил что-то еще, не по-гречески, а на языке, полном шипящих и гортанных звуков. Соклей, стоявший всего в паре локтей от Менедема, запинаясь, ответил на том же языке. “Что он сказал?” Спросил Менедем. “Что ты сказал?”

“Он сказал почти то же самое, что и отец”, - ответил его двоюродный брат. “Он пожелал нам удачи в путешествии. Я поблагодарил его”.

“Ах”. Менедем опустил голову. “Ты действительно выучил кое-что из этого варварского лепета, не так ли?”

“Немного”, -

сказал Соклей. “Я умею считать. Я умею торговаться. Я могу достать еду или попросить комнату в гостинице. Я могу быть вежливым”.

“Этого должно быть достаточно”. Менедем указал на основание причала. “А вот и твой шурин”.

“Прощай”, - крикнул Дамонакс, слегка задыхаясь. “Боги даруют тебе хорошую погоду и много прибыли. Ты знаешь, что у тебя там есть великолепное масло на продажу”.

“Да, моя дорогая”, - сказал Соклей, доказывая, что может быть вежливым как на греческом, так и на арамейском. Менедем коротко склонил голову. Он все еще жалел, что они везут оливковое масло в Финикию.

Он отвернулся от Дамонакса и повернулся к Диоклесу. “Мы готовы идти?” он спросил келевстеса.

“Как только мы отчалим, так и есть, шкипер”, - ответил Диокл. Гребному мастеру было около сорока пяти, в его короткой бороде пробивалась седина. Он был лучшим моряком, которого Менедем когда-либо знал. То, чего он не мог добиться от команды и корабля, было там не для того, чтобы получить.

Двое мужчин на пирсе позаботились о последней детали, забросив в "Афродиту" канаты, которыми она была пришвартована к носу и корме. Матросы свернули канаты и закрепили их. Перед отплытием гребцы сидели на всех двадцати скамьях с каждой стороны торговой галеры. Они выжидательно оглянулись на Диокла, который стоял недалеко от Менедема на приподнятой корме.

“Как только ты будешь готов”, - пробормотал Менедем.

“Правильно”, - сказал Диокл. Он достал бронзовый квадрат, подвешенный на цепочке, и маленький молоток, которым он отбивал удары. Повысив голос, чтобы его услышали на всем пути до носа, он крикнул: “Ладно, вы, ленивые болваны, я знаю, что всю зиму вы не пользовались ничем, кроме своих собственных уколов. Но за нами наблюдают люди, и я не хочу, чтобы мы выглядели как кучка идиотов, а? Так что, даже если ты не знаешь, что делаешь, притворись, что знаешь, хорошо?”

“Он заставит их пожалеть, если они этого не сделают”, - сказал Соклей.

“Конечно, он это сделает”, - ответил Менедем. “Это его работа”.

Диокл поднял молоток. Менедем положил руки на штурвальные весла. Они были не такими гладкими, как ему хотелось бы, не отполированными долгим, интимным контактом с его мозолистой плотью: годом ранее "Афродита " потеряла оба рулевых весла в разных авариях, и замена их все еще оставляла шероховатый на ощупь вид, который ему не нравился. Время все исправит, подумал он.

Лязг! Диокл ударил кулаком по площади. В то же время он крикнул: “Риппапай! ” чтобы помочь гребцам управлять гребком. Лязг! “Риппапай! ” Лязг! “Риппапай!”

Он

гордился людьми на веслах. Они гребли так, словно служили на триреме или пятерке в родосском флоте. Действительно, многие из них в то или иное время служили на родосском флоте. Сначала медленно, затем с нарастающей скоростью "Афродита" заскользила прочь от пирса.

“Прощай!” Отец Менедема крикнул в последний раз. Менедем поднял руку с румпеля, чтобы помахать ему, но не оглянулся.

“Удачи!” Сказал дядя Лисистратос.

“Да пребудет с тобой удача!” Добавил Дамонакс. С его оливковым маслом на борту "акатоса" у него были причины беспокоиться о "удаче".

Искусственные молы защищали Большую гавань Родоса от ветра и волн. Вода внутри гавани была гладкой, как тончайшая глазурованная керамика. На башне у основания восточного мола были установлены катапульты, метающие дротики и камни, чтобы сдерживать вражеские военные корабли. Солдат на башне, казавшийся издалека крошечным, как кукла, помахал в сторону Афродиты . Менедем ответил на приветствие.

Все больше солдат в сверкающих бронзовых доспехах и шлемах маршировали вдоль мола к вершине. Раннее утреннее солнце отражалось от железных наконечников их копий. Тонко над водой донесся голос младшего офицера, командовавшего ими: “Прибавьте ходу, вы, извините, сонные ублюдки! Вы можете спать, когда будете мертвы”.

“Он говорит как Диокл”, - тихо сказал Соклей.

“Так оно и есть”, - согласился Менедем. “Его работа не сильно отличается, не так ли?”

Маленькие рыбацкие лодки тоже выходили из гавани. Они и близко не могли двигаться так быстро, как "Афродита", и поспешили убраться с ее пути. Никто из их капитанов не хотел, чтобы бронзовый таран цвета морской волны акатоса с хрустом врезался в борт или корму его лодки. Рыбаки и Менедем махали друг другу, когда торговая галера скользила к узкому выходу из Большой гавани.

К выходу направлялся также большой круглый корабль с балками, под завязку нагруженный пшеницей, вином или каким-то другим сыпучим товаром. Как и любой круглый корабль, этот был создан для плавания под парусом. Горстка членов экипажа напряглась на веслах, но толстый корабль только ковылял вперед. Ожидать, что он отойдет в сторону ради "Афродиты", было бы абсурдно. Менедем взялся за одно рулевое весло и оттолкнул от себя другое. Грациозная, как танцор, торговая галера повернула влево. Когда она проходила мимо круглого корабля, Менедем окликнул другого капитана: “Как называется твоя барахтающаяся шлюпка, Морская улитка?”

“Я бы предпочел оказаться на ее борту, чем на Многоножке Посейдона”, - парировал другой парень. Они обменивались дружескими оскорблениями, пока увеличившаяся "Афродиты" не вывела ее из зоны досягаемости.

Другой круглый корабль, на этот раз с огромным квадратным парусом, спущенным с реи и наполненным северным бризом, как раз входил в гавань, когда "Афродита" отчаливала. И снова, поскольку его корабль был гораздо маневреннее другого, Менедем обошел его как можно дальше, хотя вход в гавань был всего в пару плетр шириной.