Святая Русь - Сын Александра Невского
Шрифт:
Коврига не только великий прелюбодей и худой воин, но и страшно пугливый боярин, когда садится за стол. Мелентий Петрович боится отравного зелья. Нет-нет, да и молвит ближнему послужильцу:
– Сколь именитых людей отравили, и не токмо татаре, а свои же дворовые люди. Глаз да глаз за ними!
Коврига завел строго установленный порядок кормления. Ключник испытывался перед дворецким119. Он ставил перед ним яства и всё отведывал. Дворецкий, отведав, относил поднос стольнику; тот же, приняв блюдо, должен был покушать в глазах боярина, прежде чем ставить к нему на стол. А чашник, как поднести пить своему властелину, сам отливал в ковш и выпивал, и уж потом подносил к боярину. То же самое происходило
Сергуня вновь глянул на боярина и вздохнул. Ратоборцем его не назовешь. Меч Ковриги, поди, заржавел в злаченых ножнах. Побаивается битв Мелентий Петрович. А ведь боярин, хоть и в годах, но в доброй силе. На медведя можно выпускать. Так нет: чуть, где сеча - к обозу жмется.
Сам же, Сергуня Шибан, побоищ не чурался. Не раз бывал он в сечах, и никто не мог ткнуть в него пальцем и сказать, что Шибан в сражениях труслив как заяц. Напротив, бывалые воины его похваливали: молодец-де, Сергуня, лихо бился, не то, что твой боярин.
Шибан принимал похвалу, как должное. Принимал с достоинством. Своего меча он не посрамит ни в какой битве. Что же касается боярина Ковриги, то Сергуня (особенно после неудачного похищения Марийки) стал всё чаще помышлять - навсегда покинуть Мелентия Петровича. Не к лицу ему, отважному и вольному человеку, выполнять гнусные поручения похотливого Ковриги. В этом походе он отличиться в боях с крестоносцами, и попросится в дружину князя Дмитрия Александровича.
* * *
На время похода Дмитрий Александрович облачился в свой княжеский доспех. В сече же, как и задумано, он наденет на себя шелом и кольчугу рядового воина.
Сейчас же на князе стальные бахтерцы из наборных блях, «наведенных через ряд серебром, на голове - низкая, изящно выгнутая ерихонка121, имевшая на венце и ушах золотую насечку, а на тулье высокий сноп из дрожащих золотых проволок, густо усыпанных во всю длину их яхонтовыми искрами. Сквозь полку ерихонки отвесно проходила железная золоченая стрела, предохранявшая лицо от поперечных ударов Блестели серебряными разводами наручи и рукавицы. На плечи падала кольчатая бармица122, скрещенная на груди и закрепленная круглыми серебряными бляхами.
На поясе, плотно стянутом пряжкой поверх бахтерец и украшенном разными привесками, «звенцами» и «бряцальцами», висел крыжатый меч в драгоценных ножнах. У бархатного седла с серебряными гвоздями и с такими же коваными скобами прикреплен был булатный топорик с фиолетовым бархатным черенком в золотых поясках».
Поверх доспеха развевалось на ветру зимнее (на меху) алое корзно, застегнутое на правом плече золотой пряжкой. Штаны из мягкой кожи были всунуты в красные сафьяновые сапоги.
Обок воеводы ехали сыновья Ярослав Ярославича, Святослав и Михаил, как бы подчеркивая своё знатное представительство. В челе общерусского войска обычно ходил сам великий князь, но на этот раз, изменив издревле заведенный порядок, Ярослав Ярославич решил отсидеться в своем стольном граде, и послал вместо себя сыновей, кои и должны возглавить рать. Но еще в своих палатах великий князь предварил ненужную обиду сыновей:
– О гордыни забыть. Войско вверяю переяславскому князю. В свары с ним не вступать, но и честь свою блюсти. Пусть князь Дмитрий не забывает, что под боком у него находятся сыновья государя всея Руси… Уразумели, как себя вести, сыны?
– Уразумели, отец. С двоюродным братцем своим в распри вступать не будем, но и помыкать собой не позволим.
Так и ехали впереди войска три брата, внуки князя Ярослава Всеволодовича.
Князь Дмитрий Александрович внутренне посмеивался:
«Брательники власть показывают. Подле воеводы-де идем. В чести! А того не понимают, что обоим надлежит впереди
Остальные князья не чванятся: каждый идет в челе своей дружины. Даже новгородский князь Юрий Андреевич, не последовав примеру своего дяди, прихватил с собой тысяцкого Кондрата и посадника (главы боярской верхушки) Михаила, и пошел на Ливонский Орден. Он мог бы тоже ехать близь общерусского воеводы, но остался с новгородцами.
Виден червленый стяг и Довмонта Псковского. Держится уверенно, молодцом. На ратных советах (во время привалов) высказывает толковые предложения, к коим он, князь Дмитрий, всегда прислушивается. Довмонт - коренной житель Литвы, и не ему ли давать советы. Литву, по коей ныне следует войско, он знает вдоль и поперек, особенно дороги и местных властителей. Одни могут сделать ночную вылазку и напасть со своими воинами на спящую рать, другие - выступить побоятся, но могут подрубить лед в речушках и реках, дабы напакостить русскому войску. Третьи же не сделают ни того, ни другого, но вести рать по их владениям - совершить большой крюк, что не входило в планы воеводы. Ценен и крайне необходим был для русичей Довмонт Псковский!
Князь Дмитрий, собираясь в поход на крестоносцев, немало был наслышан о Ливонии, но свои познания он считал недостаточными, и в этом он убедился после длительной беседы с Довмонтом. Тот же поведал, что завоеватели Эстонии и Латвии не сумели создать единого государства. Немецкая Ливония явилась сложным разнородным соединением из целого ряда самостоятельных образований с очень слабой центральной властью.
В Ливонии с самого начала действовали три основные политические силы: рыцарский Орден, церковь и города. Фиктивно главой Ливонии считался первое время глава ливонской церкви, рижский архиепископ, затем - магистр Ливонского Ордена. Фактически же все три основные политические силы были совершенно самостоятельны. Даже непосредственно подчиненные рижскому архи- епископу, епископ дерптский, эзельский и курляндский были самостоятельными владетелями внутри своих земель и осуществляли там всю полноту власти.
Однако важнейшей силой в Ливонии был рыцарский орден. Великий магистр Ливонского ордена, на первых порах подвластный архиепископу Риги, постепенно выдвинулся на первое место в Ливонии. Ордену «братьев» стало принадлежать около половины всех земель в стране. Правда, его владения не составляли сплошного массива: орденские земли лежали вперемежку с епископскими. Но Орден был значительно сильнее церкви, ибо он выступал как единая сила, тогда как епископы и архиепископ защищали свои интересы каждый в отдельности.
Третьей влиятельной силой были большие города: Рига, Дерпт, Раковор, Нарва, Ревель123… Они пользовались самостоятельностью, имели свой магистрат124, свой суд, свои законы и свою военную силу (городское ополчение).
Все эти три образования постоянно боролись друг с другом.
– История Ливонии, - с сожалением рассказывал Довмонт, - история непрерывной и острой борьбы.
– Все грызутся, как кошки с собакой. Церковники дерутся против городов, Орден против отдельных епископов, города, против Ордена. А в Риге противоборствуют сразу три «хозяина» - архиепископ, городской магистрат и магистр Ливонского Ордена. Сложные отношения усугубляют и датские крестоносцы. Они завоевали северных эстов с городом Ревелем 125. Правда, в первый раз датчане владели Эстонией недолго, но уже через восемь лет орденские немцы забрали эстов в свои руки. Помогло Ордену и то обстоятельство, что датское войско, захватившее Эстонию, в подавляющей части своей состояло из немецких рыцарей, которые и завладели большинством земель.