Святая - святым
Шрифт:
– Нет, всё это, конечно, хорошо, но… - директор сделал значительное лицо. – Не вечно! Разве ты не подумал, что всё это когда-то пройдет? И деньги, и власть, и вообще всё, что мы видим вокруг… В детстве у меня был друг, Васька Голубев… Так мы с ним однажды даже до драки поспорили, существует ли на земле хоть одна вещь, которая будет вечно! И, помнится, никто не победил. А сейчас бы я сказал, что такая вещь, которая, кстати, напрямую связана со смыслом жизни, есть! И это что?..
– Что? – всем телом подаваясь
– Слава или просто добрая память! Представь себе, человека давно уже нет, а он – живет!
– Как это?
– Очень просто! – улыбнулся директор. – В написанных книгах, как, например, Пушкин… в открытиях и изобретениях, как Коперник, Кулибин, Ньютон… в совершенном подвиге, как Александр Матросов или Юрий Гагарин. Да просто – в проложенной дороге, построенном доме, посаженном дереве, наконец, в своих детях!
Юрий Цезаревич обвел глазами внимательно слушавших его родителей с сыном и, немного заученно, словно в десятый раз повторяя один и тот же урок школьникам, подытожил:
– И значит, жить надо для чего? Чтобы оставить о себе память и потом, после своей смерти, вечно жить в ней!
Стас почувствовал, что у него из-под ног уходит твердая почва… будто он на полном ходу врезался в стену, за которой снова была пугающая пустота. Рушилось всё, что ему с таким трудом удалось построить за эти три дня. И потом, он никак не мог взять в толк, а как это можно жить в памяти, то есть, выходит, в ком-то, и спросил:
– И как им сейчас?
– Кому? – не понял директор.
– Копернику, Гагарину, Пушкину!
– Где?!
– Ну, вы же сами сказали – в нас! Они что – тоже слушают, думают, дышат?
– Не говори глупостей! – возмутилась мама. Но Юрий Цезаревич остановил ее, и принялся отвечать на вопрос. Он что-то горячо объяснял, доказывал, но на самом деле только еще больше запутал Стаса.
– Но ведь умирать всё равно страшно, и… не хочется! – наконец, прошептал тот.
Директор как-то немного странно – одними губами улыбнулся и успокаивающе положил на его плечо руку:
– Не отчаивайся! Природа так мудро создала нас, что человек к старости просто-напросто устает жить и совершенно спокойно покидает этот мир, но… - он показал на портреты Пушкина и Гиппократа, наверное, забывая, что это уже Деций, - оставив в сердцах благодарных потомков эту самую, вечную память!
6
- Я?! – как ужаленный подскочил на стуле Стас...
Опять всё менялось с этим смыслом жизни!
Стас сидел за столом и думал, что бы ему сделать такого, чтобы увековечить свое имя в истории. На стене появились новые вырезки из журналов: Пушкин, Циолковский, маршал Жуков, Юрий Гагарин…
Конечно, то, что сказал здешний директор, нравилось ему намного меньше, чем услышанное от Григория Ивановича, дяди Андрея и охранника
Но у Юрия Цезаревича был такой аргумент, возразить против которого было невозможно. Всё, действительно, когда-то пройдет. Утешали, правда, его последние слова. Но, как в том случае – когда машину угнали, а сигнализация осталась…
Стасу не оставалось ничего другого, как остановиться на мысли, что правы все взрослые, каждый по-своему. Пока он доживет до того времени, когда умирать не страшно, можно и к власти стремиться, и большие деньги зарабатывать, и жить в свое удовольствие. И, конечно же, стараться оставить после себя не просто память, а вечную славу!
Он сбегал к отцу и, выпросив несколько листов бумаги, стал чертить схему вечного двигателя да гнуть проволоку… Однако, это занятие вскоре наскучило ему.
Взгляд его остановился на портрете Пушкина.
«Вот у кого слава, так слава! – с уважением подумал он.
– Даже те, кто никогда не читал его стихов, когда не знают, что отвечать, говорят: «Что я, Пушкин?» Может, и мне тоже начать писать стихи?»
А что? Переделывал же он с ребятами для школьных игр в КВН тексты известных песен на злобу дня. Да так, что все потом хохотали. И на 8-е марта поздравления в рифму писал на открытках девчатам…
Вспомнив про одноклассниц, он вдруг подумал о Нине и решил, что она не похожа ни на одну из них. Калейдоскопом пронеслось перед глазами, как он впервые увидел её, как они обменялись только им понятными взглядами, как она была здесь, у него дома и посмотрела на него… В ушах зазвучал голос Ленки: «Ой, Нинка, какая же ты красивая! Вырасту, тоже такой буду…». И подумалось: а может, она, и правда, красивая?
За окном в полную силу наливались сумерки. Заговорщицки подмигнула с неба первая звезда. Защелкали, заливаясь на все лады, соловьи…
Стас включил свет, перевернул лист бумаги и, помня, что поэты обязательно должны посвящать кому-нибудь свои стихи, старательно вывел: «К ****». Такое посвящение он видел в каком-то поэтическом сборнике.
Потом он долго грыз колпачок авторучки, умоляюще смотрел в потолок, подыскивая рифмы, принимал позу, в которой сидел Пушкин, и, наконец, в изнеможении откинулся на спинку стула.
Всё!
На листке было написано:
К ****
За тобой – щёлк! – закрылась дверь.
Ты ушла, совсем не любя.
Как мне жить, что мне делать теперь
Без тебя?
Я бы следом – топ-топ! – пошел.
Я бы – топ-топ-топ!! – побежал.
Я тебя еще не нашёл,
А себя уже потерял!
Стас перечитал написанное стихотворение и только подумал, не продолжить ли его, как в окне знакомым уже образом – сначала Лена, а потом Ваня - появились его друзья. Он едва успел перевернуть листок.