Святое дело

Серегин Михаил Георгиевич

Что ж, они были прекрасными солдатами, и любой командир с радостью ставил бы их в пример остальным. Армии ведь все равно, какой внутренней ценой ты заплатишь за выполнение боевой задачи. А генералов нимало не касаются ни твои бессонные ночи потом, спустя годы и годы, ни твоя полная чужеродность этой до дикости странной гражданской жизни.

* * *

Он провисел так еще минут двадцать, когда вдалеке, где-то за этими стенами снова послышалось надрывное урчание автомобильного двигателя.

– Неужто Чичер? – вскочил из-за стола

Малява.

– Вряд ли, – не поднимаясь с корточек, обронил второй. – Груз – это надолго. Да и когда Чичер на этой бурбухайке ездил? Ни рации, ни хрена...

Но состояние тревожной возбужденности все более охватывало бойцов, и в конце концов повскакивали все.

– А что с попом делать? – спросил кого-то Малява.

– Да пусть висит. Хотя нет, давай его сюда, пусть Чичер порадуется...

К отцу Василию подскочили двое, поднатужились, приподняли огромное тело и поставили на ноги. Священник с облегчением опустил руки вниз и вдруг с ужасом осознал, что он их практически не чувствует.

– Что, рук нема?! – гоготнул кто-то. – Ничего, скоро и головы не будет...

Его проволокли к выходу и поставили перед огромными деревянными воротами. Видимо, чтобы сразу продемонстрировать Чичеру. Священник вздохнул, все-таки они все еще были пацаны. Кроме тех двоих. Но те и не скакали молодыми козлами по всей ферме.

Звук двигателя стал по-настоящему громким, а потом гулко хлопнула выхлопная труба, и все смолкло. Это действительно была та еще «бурбухайка». Ворота открыли настежь, и отец Василий даже зажмурился от хлынувшего внутрь бывшей свинофермы света. Его мощно толкнули в спину.

– Вперед, патлатый! И сразу на колени!

Священник послушно пересек линию ворот и упал на колени. Из машины вышел широкоплечий парень, местный – священник его помнил.

– А где Чичер? – разочарованно протянул кто-то.

– А я знаю? Вон Малява от него приехал, у него и спрашивайте. Я чего приехал: у меня проблема с бабками – десять «штук» не хватает.

– Ты же говорил, что за сороковник сторговался! – возразили ему.

– Я и сторговался, – хмыкнул парень. – Но цены-то растут.

– Щас. Подожди.

Малява прошел мимо попа внутрь фермы, видно, за деньгами.

– А это кто у нас, поп? – подошел ближе парень и лениво шлепнул священника по затылку. – Мочить его, на хрен, чтобы воду не мутил!

– За это ты не беспокойся, – вернулся с деньгами Малява. – Держи. Но смотри, перед Чичером за все отчитаться придется.

– Базара нет, – пожал плечами парень. – Надо, значит, отчитаюсь.

Он развернулся и направился к своей машине – старому, потрепанному и пропыленному на сельских дорогах «уазику». Отец Василий внимательно проводил его взглядом, дождался, когда он включит зажигание...

– Вставай, козлина! – пнули его в бок. – Сам вставай, не жди, что мы тебя везде на себе таскать будем...

– А ты его могилу заставь копать, рядом с Голубем. Самое место.

Парни загоготали. Видимо, воспоминание о Голубе и его могиле вызывало у них очень теплые чувства. Отец Василий с усилием поднялся.

«Уазик»

тронулся с места.

Священник вскинулся и, набирая скорость, побежал вслед за машиной.

– Куд-да! – заорали ему. – Держи его, Малыш!

Священник прибавил ходу.

– Куд-да! – запоздало скользнула по его рыбацкой куртке чья-то, видимо, Малыша, рука, но удержать священника не успевали.

Он стремительно преодолел последние отделяющие его от «уазика» метры, закинул цепочку наручников за буксирный крюк и бежал в таком полусогнутом положении до тех пор, пока «уазик» резко не прибавил ходу. И тогда священник упал, и его поволокло по раскаленной белой пыли в неизвестность.

* * *

То, что ему не оторвало руки, можно было считать подарком судьбы. Да и будь эта дорога чуть-чуть более благоустроенной – с щебеночкой или асфальтом, и священника ободрало бы до костей. Но это была обычная сельская грунтовка, покрытая толстенным слоем нежной, как пух, и горячей пыли.

Сзади что-то орали, но «уазик» стремительно набирал скорость, отчего рев старого, изношенного двигателя забил все звуки в округе. Затем раздались два выстрела, один за другим, но к тому времени «уазик» отъехал настолько, что вряд ли водитель смог бы хоть что-нибудь расслышать.

Отца Василия подкидывало на кочках и болтало от обочины к обочине, как шарик в алюминиевом стакане наперсточника. Он сразу же нахлебался пыли, и когда все-таки додумался закрыть рот, чувство было такое, словно он объелся гранатовой кожуры – челюсти слиплись, и ни пошевелить ими, ни сплюнуть уже не удавалось.

А водитель, похоже, обожал настоящую скорость и мечтал о «Формуле-1», и священник панически и вполне серьезно опасался, что запястья его вот-вот оторвутся и он увидит, как из его рук вылезают красновато-желтые сухожилия. Но потом автомобиль резко свернул, разболтанный донельзя буксирный крюк провернулся, священника крутануло вокруг себя раза три, и он обнаружил, что летит с косогора куда-то вниз, во тьму и забвение.

* * *

Первым, что он услышал, придя в себя, было негромкое поквакивание лягушек. Склизкие и холодные подружки всяких там Иванушек-дурачков осторожно перекликались, явно пытаясь сообразить, что свалилось к ним на голову в этот раз. То, что это бородатое чудовище не сказочный принц, а значит, никакой любви не получится, было более чем очевидно.

Отец Василий приоткрыл глаза. Прямо над ним размеренно колыхались длинные, изумрудно-зеленые ивовые ветви. Веяло покоем и счастьем.

Священник попробовал поднять руки, но это ему не удалось. Хотя пальцы он уже чувствовал. Значит, позвоночник цел.

Он попытался пошевелить правой ногой. Она была в наличии, но тоже не шевелилась.

Отец Василий глубоко вздохнул и понял: что-то невероятно тяжелое препятствует даже тому, чтобы он дышал.

Он отчаянно задергался, вывернул шею и увидел, что сидит по горло в небольшом болотце под тем самым мостком, по которому они проезжали, когда его везли на ферму.