Святой дьявол - Распутин и женщины
Шрифт:
Спустя некоторое время Распутин снова пришел на палубу, попросил солдат образовать круг, сам вышел на середину и пел с ними песни. Он был в отличном настроении, подарил солдатам еще двадцать пять рублей и затем отправился в свою каюту.
Через двадцать минут он вышел оттуда еще более пьяным, пошел в третий класс и затеял там спор с каким-то человеком из Тюмени; после чего он вмешался в разговор с купцом Михалевым, тоже живущим в Тюмени, и принялся непочтительно высказываться о тобольском митрополите. Когда немного позднее он наткнулся на официанта, то обругал его, назвал мошенником и обвинил в краже у него трех тысяч рублей.
После этого инцидента
"10 августа. В десять часов утра Распутин вышел из дома и спросил агента о произошедшем вчера. Он очень удивился, что так быстро отключился, так как выпил всего три бутылки вина".
Это достаточно безобидное происшествие враги старца сумели раздуть в огромное дело, о котором была составлена целая гора актов. Полиция составила протокол и послала его губернатору Станкевичу; губернатор отправил документ князю Щербатову, бывшему министром внутренних дел, тот передал дело министру юстиции А.А. Хвостову. Но Хвостов заявил, что этот случай не подлежит его компетенции, а больше относится к делам агентуры министерства внутренних дел. Князь Щербатов, явно не знавший, как быть с этим делом, доложил о нем премьер-министру Горемыкину, и от премьер-министра материалы перешли вновь к А.А. Хвостову, уже новому министру внутренних дел. В конце концов Анне Вырубовой и помощнику министра Белецкому удалось замять это дело, так же как и возникший тем временем новый скандал в московском ресторане "Яр".
Этот новый процесс был особенно опасным для Распутина, и понадобились величайшие усилия, чтобы замять дело. Когда Распутин осенью 1915 года приехал в Москву, чтобы помолиться на могиле патриарха Гермогена, шумная компания пригласила его в "Яр". Среди присутствовавших находилось несколько специально приглашенных в ожидании скандала журналистов, а также много молодых дам из высшего общества.
Ужин начался около полуночи, вино лилось рекой, заиграл оркестр. Распутин, разгоряченный вином, начал рассказывать о своем влиянии, о своей популярности и любовных приключениях в Петербурге, при этом он позволил себе сделать несколько замечаний об императорской фамилии, хоть и довольно безобидных, но тут же использованных против него его врагами. А именно, он сообщил, что царица называет его "Христом" и слепо следует каждому его совету; он часто носил ее на руках, и двери в императорские покои для него всегда открыты.
После ужина в ресторане появился женский хор, и Распутин, в обычной для него манере, немедленно завязал с девушками беседу. О своих дружеских отношениях с царской семьей он рассказал и цыганкам и, наконец, указал на свой жилет, который императрица собственноручно расшила цветами.
Наверное, в этот момент в его затуманенном вином мозгу всплыли воспоминания об оргиях "божьих людей", потому что он не ограничился снятием жилета, более того, он, прежде чем кто-либо успел его остановить, скинул с себя всю одежду и совершенно голый начал петь церковные гимны и плясать в центре зала.
Между тем вызвали полицию,
Вообще поездки Распутина в Москву были почти постоянно связаны с ночными развлечениями, которые, конечно, не единожды угрожали принять опасный оборот, так как именно здесь, в Москве, был центр интриг, направленных против царской фамилии и их любимца.
Григорий Ефимович особенно охотно брал с собой на такие гулянки кого-нибудь из своих новых учениц. И мы располагаем двумя подлинными описаниями кутежей старца из уст таких "послушниц", благодаря которым перед нами предстает удивительный образ "танцующего старца".
В Москве Елена Дьянумова была допущена сопровождать Распутина на подобную гулянку.
"Телефонный звонок, - рассказывает она, - я слышу знакомый певучий голос: "Доброе утро, Франтик, здравствуй, моя милая! Я приехал к вам в Москву и говорю как раз с вокзала. Оттуда я поеду к Решетниковым, приходи тоже туда к завтраку! Я хочу видеть тебя, я соскучился по тебе!"
Разумеется, я очень хотела снова встретиться с Распутиным. Госпожа Решетникова почитала всех церковных знаменитостей, и кто бы из них ни находился в Москве, обязательно останавливался у нее; помимо Распутина, она восхищалась еще Иоанном Кронштадтским, Илиодором и Варнавой.
Около часа дня я уже появилась в ее квартире. У двери меня встретил монах, и в прихожей уже сидели две одетые в черное монашенки. Я попросила, чтобы Распутину доложили о моем приходе, но тут он сам появился в дверях и начал, как обычно, обнимать меня и целовать. Он плохо выглядел, его лицо вытянулось и осунулось, и было изборождено глубокими морщинами, но глаза не изменились и смотрели на меня так же проницательно, как и раньше.
Он провел меня в комнату, обставленную старой, громоздкой мебелью. Вместе со мной вошел еще один монах, позднее я узнала, что это был Варнава. Он перекрестил меня, спросил, как меня зовут, и затем заметил:
– Твое имя Елена? Значит, недавно у тебя были именины! Пожертвуй что-нибудь для моей церкви, ковер или что-нибудь вроде этого!
Распутин неодобрительно прислушивался к этому разговору и неожиданно воскликнул:
– Франтик, пойдем со мной в столовую, нас там ждут!
Мы пошли в соседнюю комнату, где за столом сидела старая дама, приблизительно восьмидесяти лет, в окружении других дам такого же возраста. Я села рядом с одной из них, сестрой Варнавы, напротив меня сидел молодой офицер, грузин, откомандированный сюда для наблюдения за Распутиным. Рядом с Варнавой сидела молодая купчиха с огромными бриллиантами в ушах; она то и дело влюбленно поглядывала на него и громко смеялась его шуткам. Сам Распутин молчал, тогда как Варнава беспрестанно говорил.
Только в конце завтрака Распутин повернулся ко мне и заявил:
– К ужину я приду к тебе и приведу вон того!
– При этом он указал на офицера.
Дамы запротестовали:
– Батюшка, Григорий Ефимович, ты словно солнце в облаках! Едва появляешься, как тут же опять исчезаешь! Мы тебя еще как следует и не видели!
– Нет, - возразил Распутин, - я потом вернусь к вам! А теперь мне нужно к моему Франтику!
– Стоит ему только показать красивую женщину, - мрачно заявил Варнава, - и больше его уже не увидишь!
– Эти слова вызвали у Распутина сильное недовольство, он смерил Варнаву недобрым взглядом. В прихожей Григорий Ефимович сказал мне: