Святой грааль
Шрифт:
Человек-Медведь подвёл к Мерддину белого жеребца.
– Я выбрал этого, – сказал он глухо. – Пусть отправляется с Маэлем.
Мерддин молча качнул седой головой и потянул жеребца за повод. Тот было заупрямился, предчувствуя недоброе, но старик потянул к себе коня за гриву и что-то шепнул ему на ухо. Животное фыркнуло, тряхнуло головой и послушно двинулось за старцем. Перекрестив Маэля, Мерддин оставил белого коня перед гробом и вложил невесть откуда взявшийся серповидный нож в руки одного из священнослужителей. Друид почти сразу полоснул лезвием по горлу жеребца и ловко завалил животное на
– Ступай, сынок, и ничего не бойся. Именем Всевышнего отпускаю тебе все твои грехи…
Артур долго смотрел на Маэля, наконец взял его меч и отнёс в кузницу.
– Сделайте так, чтобы никто не смог пользоваться этим клинком, – сурово сказал он.
Кузнецы понимающе кивнули и принялись за дело. Через несколько минут меч, раскалённый в печи, лёг на наковальню и под звонкими ударами молотов стал изгибаться, теряя свою форму, и вскоре превратился в нечто безобразное, не имеющее никакого отношения к оружию. Только по сохранившейся рукояти можно было угадать, что это когда-то было мечом Маэля. Артур кивнул и вернулся к гробу.
– Теперь ты можешь не беспокоиться. Твоё оружие не попадёт никому в руки, мой вечный друг, – сказал Человек-Медведь и положил изуродованный клинок на грудь покойника.
Бубны и флейты звучали до глубокой ночи. Поминальная трапеза затянулась до утра. Когда двор опустел, Артур, увидев стоявшего поблизости Мерддина, рявкнул, ударив кулаком по столу:
– Я сам разыщу Мордреда. Я хочу раздавить его. Хочу услышать, как будут хрустеть хрящи и кости этого бешеного волчонка.
– Не твоё это дело, государь. У тебя есть задачи поважнее. Отправь за Мордредом молодых воинов. Только пусть не ради мести ищут его, а для наведения порядка на нашей земле.
– Не ради мести? Учитель, как я могу простить этому негодяю смерть моего лучшего и самого преданного мне человека? Разве поймёт меня кто-нибудь, если я прощу?
Мерддин мягко положил руку на плечо Артура.
– А ты умеешь прощать?
– Не всех… Не каждого… Некоторых… Но Мордреда я убью. Клянусь, я не оставлю его в покое.
– Артур, почему ты считаешь, что смерть Маэля есть что-то особенное? Разве он не был воином? Разве не ты воспитал в нём отвагу и любовь к сражениям? Разве не ты учил его смотреть смерти прямо в глаза и не страшиться её? Разве не ты сделал его таким, каким он стал?
– Куда ты клонишь?
– Он вёл жизнь воина. Смерть ему к лицу. Было бы странно, если бы он дожил до глубокой старости. Он умер честно и гордо. Он заслужил громкую и долгую память. Что же печалит тебя?
– Я хочу умыться кровью Мордреда.
– Не он повинен в гибели Маэля, – твёрдо проговорил друид. – Привыкай смотреть шире, государь. Маэль воевал, как воюют тысячи других, и погиб с оружием в руках. О такой смерти мечтает каждый воин. О нём будут сложены песни. Ты должен радоваться, а не печалиться.
– Прежде мне не приходилось слышать от тебя подобных слов.
– Прежде ты не нуждался в них…
Гвиневера
– Я признаю, что согрешила, святой отец, – шептала Гвиневера, склонившись перед старцем. – Однако я согрешила по любви. Я согрешила с человеком, которому отдала своё сердце. И вот он умер. Как же мне жить без сердца?
– Дочь моя, мне радостно слышать, что ты стала говорить искренне. Поверь, только через искренность мы обретём истину. Только через искренность мы придём к Господу.
– К сожалению, искренность не даёт мне успокоения.
– Тебе надобно лишь успокоить твою страсть. Маэль – источник твоей страсти. Он не крал твоего сердца, он увлёк твоё тело.
– Разве я не любила его? Святой отец, неужто я могла отдаться ему, не любя?
– Что есть любовь?
– Любовь?… – Гвиневера запнулась.
– Любовь есть истина.
– Не так сказано в Писании, – возразила она.
– Спаситель сказал: «Я есть любовь», – уточнил её друид. – Но он не сказал, что любить надо только Его. Он имел в виду, что любовь и есть спасение. Однако ты не любишь, коли позволяешь себе гибнуть из-за потерянного мужчины. Любовь – это радость, это свет, это жизнь.
– Не понимаю…
Она не понимала и продолжала терзать себя.
И день изо дня она стояла перед окном и смотрела в ту сторону, где находилась могила Маэля. За несколько недель Гвиневера довела себя почти до безумия, и никто не мог справиться с её повредившейся психикой. Она стояла и смотрела в окно, она видела Маэля, поднимавшегося из гроба, видела, как он приближался к её окну, мягко ступая по облакам, протягивал к ней руки и манил за собой.
Однажды она впала в горячку и в бреду бормотала невнятно:
– Он зовёт меня на скалу… Я пойду… Я готова броситься оттуда…
Едва она произнесла те слова, как в комнату вошёл Мерддин. Кикфа, старушка-прислужница, не отходившая от Гвиневеры ни на шаг, рассказывала позже, что друид появился бесшумно, словно соткавшись из воздуха. Она точно знала, что Мерддин отправился рано утром в крепость у Вороньих Ключей, сама видела, как он выезжал в сопровождении пятнадцати человек. И вот могущественный друид стоял возле ложа Гвиневеры. Кикфа остолбенела, таращась на старика. Она много была наслышана о его чудесных способностях, но самой воочию не доводилось видеть. Теперь же Мерддин возник из ниоткуда прямо в двух шагах от неё.
– Кикфа, сходи и немедленно позови сюда отца Герайнта, – властно проговорил друид. – Пусть захватит Священное Писание и молится здесь, возле ложа нашей госпожи.
Служанка попятилась, не отрывая взора от Мерддина, и никак не могла отворить дверь. Она толкала её и толкала, но дверь не поддавалась. Друид медленно повернулся к женщине и нахмурился. Кикфе показалось, что в его глазах вспыхнул огонь, жар которого она ощутила даже на расстоянии. В ту же секунду дверь распахнулась, будто кто-то сильно надавил на неё.