Святой патриарх
Шрифт:
Всё это говорилось таким тоном, и вообще незнакомая женщина так вела себя, что казаки уступили её требованию и поплыли к острову. Незнакомка следовала за ними. Она так сильно и умело работала веслом, что её лёгкий каючок не отставал от казацкой лодки.
Скоро они были у острова. Из-за земляного вала, которым был обнесён стан Разина, кое-где поднимался синеватый дымок к небу.
Лодка и каюк пристали к берегу. Старший ловец тотчас же отправился в стан, а младший с незнакомой казачкой остались на берегу.
— Что
— Это я скажу атаману, — был сухой ответ.
«Фу ты, ну ты!» — подумал про себя ловец и только пожал плечами.
Скоро воротился и тот казак, который ходил в стан с перстнем.
— Иди за мной, — сказал он незнакомке, — батюшка Степан Тимофеевич приказал звать тебя.
Незнакомка повиновалась. По лицу её видно было, что волнение и страх боролись в ней с каким-то другим чувством.
Разин ждал её на майдане в кругу нескольких казаков. Выражение лица его было сурово.
Незнакомка робко подошла к нему и опустилась на колени. Разин молча вглядывался в её черты.
— Степанушка! Стеня! али ты не узнал меня? — с нежным упрёком произнесла пришедшая.
— Нет, узнал, — сухо ответил Разин.
Но и на его холодном лице отразилось волнение и какое-то другое чувство. Стоявшая перед ним женщина была когда-то его женой. Была! Да она и теперь его жена: вот тот перстенёк с бирюзой, который когда-то, в ту весеннюю ночку, он сам надел ей на пальчик. Помнит он эту ночку — они не забываются. Но чем-то другим, какою-то пеленою заслонились воспоминания этой, давно минувшей ночи. После неё были другие ночи — не здесь, не на Дону, а на море…
— Встань, Авдотья, — более мягким голосом сказал атаман, — тебе сказали, что у нас здесь нет жён?
— Сказали, — ответила жена Разина, — да я не к мужу пришла, а к атаману.
— Сказывай же, с чем пришла? — спросил тот.
— Я при них не скажу, — указала она на казаков.
— У меня от них тайны нет, — возразил атаман.
— Так у меня есть, — с своей стороны возразила жена атамана, — отойдём к стороне.
Разин нетерпеливо пожал плечами, но исполнил то, чего требовала от него жена.
Когда она передала ему что-то на ухо, Разин сделал движение не то удивления, не то досады. Жена продолжала говорить что-то с жаром. Глаза атамана сверкнули гневом.
— А! дак они вот как! — глухо произнёс он. — Ладно же! я им покажу!
— Атаманы-молодцы! — громко обратился он к кругу. — Нынче же в Черкасской! Слышите?
— Слышим, батюшка Степан Тимофеевич! любо! — гаркнули казаки.
— А тебе, Авдотья, спасибо за вести, — сказал Разин жене. — А теперь уходи восвояси: тебе здесь не место.
— Не место! А персицкой любовнице было место! — крикнула жена атамана.
Глаза оскорблённой женщины сверкали негодованием. Не такого приёма ожидала она от мужа после стольких лет разлуки. А он словно царь какой принял свою — когда-то Дуню, желанную, суженую. В этот
И как назло — бывший её муж стал теперь ещё красивее: седина в курчавой голове так шла к его чёрной бороде… А когда-то она ласкала эту бороду, эту буйную голову… После неё ласкала другая… Эта была милее, желаннее…
— Не место! жене не место, а любовнице — место! — повторила она злобным шёпотом.
— Авдотья! — тихо, сдержанно сказал ей муж. — Уходи, если не хочешь сейчас же напиться донской воды.
— Хочу! утопи меня! — настаивала упрямая казачка.
— Ты не стоишь этого! — махнул рукою Разин и начал готовиться к походу в Черкасск.
Жена бросилась было за ним, но потом, закрыв лицо руками, со слезами ушла с майдана.
Скоро её каючок отчалил от берега и скрылся во мраке.
«Не солоно хлебала», — сказал про себя провожавший её до каюка молодой ловец.
XXVI. На Москву шапок добывать!
Вести, привезённые из Черкасска женою Разина, были действительно тревожного свойства.
Из Москвы прибыл на Дон бывший недавно в «жильцах» стольник Еремей Сухово-Евдокимов, который так отличался в прошлом году, во время последнего купанья стольников и жильцов в Коломенском пруду, что Алексей Михайлович пожаловал его двумя обедами разом. Ещё тогда же дворские завистники говорили, что Еремей шибко пойдёт в гору после такой «царской ествы, о какой у него и на уме не было».
Действительно, в Сухово-Евдокимове учуяли ловкого малого, который в одно ушко влезет, а в другое вылезет, и раннею же весною ему уже дали серьёзное поручение: ехать на Дон с милостивою царскою грамотою, а под рукою разузнать — не затевает ли вновь чего Разин. В Москве уже известно было и о варварском его поступке с дочерью хана Менеды — Заирою, и о том, что он не соединился с прочими донскими казаками, а основал свой особый стан на Кагальнике. Всё это очень беспокоило Алексея Михайловича.
Вот с этим-то двойственным поручением и явился в Черкасск Сухово-Евдокимов «с товарищи».
— Я знаю, Еремей, твоё усердие: ты и там сух из воды выдешь, — сказал ему на милостивом отпуске «тишайший», остроумно намекая игрою слов и на его «сухую» фамилию, и на его умение плавать.
— Ну, как бы там из «сухово» не вышло мокренько, — процедил себе в бороду Алмаз Иванов, который лучше других понимал всю серьёзность дел на Дону.
Эти-то вести и сообщила Разину жена, которая оставалась всё время в Черкасске, когда муж её в течение многих лет рыскал с своею «голытьбой» то по Дону и Волге, то по Яику и Каспийскому морю.