Святой Шарбель. Новый взгляд

Адамова Таисия

Автор следующего письма – Зинаида Федоровна Курдецкая из Рязани.

«Я всегда была суровым и непреклонно строгим человеком, очень этим гордилась. Никогда никому не одалживала денег, но и ни у кого сама не брала. Не стремилась привечать в своем доме подруг-друзей, полагая, что одни ведь завистники вокруг, все норовят ославить, оговорить. Все свободное время мы с мужем проводили на даче, в доме был всегда достаток, получили трехкомнатную квартиру, воспитали двух сыновей – отличников, вежливых, тихих спокойных мальчиков. Старшему сыну теперь 42 года, он не женат, живет с нами. Младший женился сразу после школы, на такой же молоденькой девочке, я не одобряла этого брака, они и знакомы-то были до похода в загс недели две. Но приняла известие как должное, сразу сняла деньги с книжки, повела невестку в магазин, купила ей все новое – от дубленки до сумки. Сын ушел жить к невестке, родилась дочь. Общались они со мной мало, только раз в месяц приходили – в день моей пенсии. Как они живут, что там у них – не

знала. Казалось, что все хорошо. Поэтому, когда восемь лет проживя в удачном, как мне казалось, браке, сын пришел домой с небольшой сумкой пожитков и сказал, что разводится, для меня это был как гром среди ясного неба. Жили мы замкнуто, с обоими сыновьями общались мало, поэтому узнать, что произошло, возможности не было. С возрастом дети совсем перестали с нами делиться. Старший запирался в своей комнате, часами с кем-то говорил по мобильному телефону. На мои расспросы – почему он не женится, отвечал, что все современные женщины ужасные, пьющие, курящие, развратные, и что ему страшно подумать о том, чтобы соединить с такой свою жизнь. Младший после развода, что называется, от рук отбился, каждый день с работы приходил выпивший, рычал на все мои замечания. Мы с мужем перестали существовать для своих детей.

Ночами я терзалась вопросом: как такое получилось? В школе мы с ними много занимались, я их записывала во все секции, студии, они у меня и в шахматы играли, и на пианино. А вот жить, получается, не научила. Страшным камнем придавило меня одиночество. Муж старался подрабатывать, устроился сторожем на свою же бывшую работу. А я подработать не могла, ковыряться на даче еле силы остались. Сначала стало сдавать сердце, дважды попадала в больницу с острой сердечной недостаточностью. Потом обнаружилась болезнь щитовидной железы, мне ее удалили, сделали две операции. Сломала руку – поднялась на табуретку, чтобы достать траву мяту с верхней полки, в глазах потемнело, едва руки подняла, упала. Опять больница.

Лежа в больничной палате, смотрела, как приходят к моим ровесницам, таким же жалким старухам, их дети, внуки. Шумные, веселые, жизнерадостные, иногда выпившие, сквернословящие, но все очень любящие своих родителей, заботливые, с мешками фруктов, лакомств. Казалось, вот, на первый взгляд, может, и не очень хорошие у них дети, зато как любят своих родителей, как благодарны им. Но чем же я (всячески стараясь дать своим детям все, что, казалось, им необходимо) заслужила такую «благодарность»? Младший сын за три недели не пришел ко мне ни разу, старший, правда, заглядывал регулярно, но никогда не забывал сразу сказать мне, что спешит, и то и дело смотрел на часы.

Соседка моя по палате неустанно молилась Богу. Тумбочка ее была заставлена иконами, утром она, кряхтя, как ни тяжело ей было, опускалась на колени перед своей тумбочкой и молилась. Когда наступал тихий час, она брала в руки религиозную литературу. Меня удивляло – она не просто образованная женщина, а преподаватель в университете, доцент, видимо, большой ученый. К ней часто приходили не только три ее сына, а еще и очень много студентов, и эти студенты так увлеченно с ней разговаривали, что видно было – они это делают не ради того, чтобы получить хорошие оценки. И такая образованная женщина, оказывается, – истинно верующая. Мне прежде казалось, что религия, вера – это удел простых людей.

Вскоре после того, как я выписалась из больницы, мой младший сын привел домой ночевать женщину. После развода он встречался то с одной, то с другой. Нам это не нравилось, мы его стыдили, и новую даму его встретили в штыки. Выговорили сыну, ночевать ее оставить не позволили. Даже милицию вызвать грозились. Сейчас стыдно вспомнить, как мы себя вели, если учесть, что через несколько дней сын ушел к этой женщине жить и прожил с ней там без малого три года.

Потом у них случились какие-то неприятности и сын сказал, что они с Мариной какое-то время поживут у нас. Марина к нам уже вместе с Витей приходила, мы звали ее на дни рождения, но все равно были недовольны тем, что они с сыном вместе – нам казалось, что наш сын мог бы найти себе молоденькую девушку, а у Марины уже был восьмилетний мальчик. Каково, казалось, принять нам в семью чужого ребенка? Надо бы внучке, сыновой дочке от первого брака, помочь, а тут чужой мальчик, которого нам навязывают во внуки. К тому же мне не нравилось, что Марина настаивает, чтобы они жили отдельно. В нашей квартире места хватало на всех, и мы были очень недовольны, что они платят такие деньги, чтобы снимать частную квартиру.

Вот пришли они жить к нам. Сын наш за последние годы изменился, стал аккуратнее выглядеть, перестал выпивать, видно было, что жизнь у него изменилась. Отец им был доволен, и Марина ему понравилась, но моя душа к ней не лежала. Что же это за невестка такая? Я ей пыталась говорить – что же это он столько кофе у тебя пьет, острое все ест, перец во все сыплет, а ты ему ничего не говоришь? Или, бывает, нет его дома вечером, а она спокойно так говорит, мол, ничего страшного с ним не случится, задержится – позвонит. Теперь я понимаю, что сильно придиралась к невестке, старалась каждую минуту ее в чем-то ужалить. Но она на все отвечала молчанием и приветливой улыбкой. «Да», «хорошо», «спасибо». Старший сын наш тоже Марину задеть старался всегда – ему не нравилось, что в доме лишние люди появились, часто говорил мне, что ему мешает отдыхать Маринин мальчик. «Внук» в ответ тоже нас дичился, не выходил из комнаты родителей часами, все только с ними.

Позовут они есть его – идет, я позову – «Спасибо, я не хочу». Ну, здесь мой старший виноват, он постоянно говорил, что малыш то йогурт его взял в холодильнике, то еще что. А однажды старший сын жутко накричал на Марину, и я его поддержала. Марина расплакалась и такое нам сказала! Я пыталась заставить ее замолчать, даже ударила ее, а сын мой хлопнул дверью и выскочил за порог. Марина заявила, что мой старший сын – гомосексуалист, а все его слова о боязни женщин – только обман глупых родителей. Я была в шоке. Вечером пришел младший сын, я позвала его. Он равнодушно посмотрел на меня и сказал – ну да, это правда. Я с юношества знаю, он всю жизнь с парнями. А Марина откуда знает? Да она в первый же день жизни здесь удивилась, что взрослый мужчина таким странным тоном договаривается по телефону о свидании… с другим мужчиной. Да и вообще, сказал мне сын, у брата на работе все об этом знают. Так я опять буквально ткнулась носом в страшную правду – воспитывала одних детей, а получила совсем других, думала, что все про них знаю, а, оказывается, их жизнь для меня – потемки.

Со здоровьем у меня стало совсем плохо. Сын младший ко мне лучше относиться не стал. Придет, спросит как самочувствие, – и прочь. Зато когда Марина заболела, он так вокруг нее бегал, что нам с отцом неприятно даже смотреть было.

Не знаю, насколько Марина верующая, но, прожив с ней год, сын пошел креститься. Потом я заметила, что Марина держит в комнате иконы, мальчика своего водит в школу на религию. Мне снова было неприятно – ведь развелась, курит, а все из себя верующую строит. И не думала я, что именно от невестки узнаю про святого Шарбеля. Марина со мной последнее время тоже старалась не общаться, буркнет «доброе утро» и ждет, пока я кухню освобожу. Поругалась я как-то с ней утром, потому что она долго по телефону с подругой разговаривала, а мне нужно было в ателье звонить. Ушла она к себе, а мне так плохо стало, что думала – все, конец. Мужа дома нет, одна Марина. Лежу, стону, плачу. В глазах потемнело, душно, потом вся покрылась – меня врачи уже давно гипертоническим кризом пугали. Лежала я так, темнело мне так в глазах, потом как будто из этой темной ряби выделилось одно большое темное пятно и стало ко мне приближаться. Совсем оно ко мне близко подплыло, и я увидела очертания человеческой фигуры – старика в темном балахоне, сурового, даже злого. Он меня глухим голосом позвал по имени и стал говорить: «Все болезни твои – от стяжательства душевного. Не любишь ты никого, и родным своим не даешь тебя любить, в грех их вводишь, оттого и болезни. Не бойся, не будет ничего тебе плохого». Старик еще минуту как бы повисел в воздухе и исчез, а я почувствовала, как проваливаюсь в сон. Проспала я, наверное, много, – проснулась, когда уже была поздняя ночь, муж сидел, читал. Сказал, увидев, что я не сплю, что узнал от сына, ему Марина сказала, что мне было плохо, и что он встревожился, видя, что я так долго сплю.

Наутро я чувствовала, что произошло со мной что-то необыкновенное, но не знала, как и думать об этом, как с домашними говорить. По какой-то надобности я зашла в комнату к Марине и впервые присмотрелась к ее иконам. Там, под иконами, висело маленькое цветное изображение святого, старика в черном одеянии, который, как мне показалось, был чем-то похож на того старика, который явился ко мне во сне. Я подошла поближе и машинально провела рукой по картинке. Меня охватило какое-то странное чувство теплоты, благодарности что ли, желания что-то изменить в своей жизни. Я впервые подумала о том, что нужно и мне пойти в храм, все же годы мои уже немалые, в любой момент всякое может случиться.

Я не знала, как заговорить об этом с домашними. Во дворе, когда сидели с женщинами на лавочке, зашел к слову разговор, и я сказала, что было мне такое видение. Соседка спросила – не святой ли Шарбель ко мне приходил? И показала мне картинку с изображением – таким же, как у невестки. И я спросила у Марины, что это за святой у нее в красном углу висит? Марина очень удивилась, даже лицом изменилась. А потом мой сын как-то разоткровенничался несколько недель спустя и сказал мне, что рассказала ему Марина. Оказывается, в то утро, когда я на нее накричала, она заперлась в своей комнате, а потом, выйдя в туалет, услышала мои стоны. Она так обижена была на меня, что не захотела даже подойти, спросить, не помочь ли. Вместо этого стала молиться святому Шарбелю и просить его помочь мне. Долго молилась, минут двадцать, потом вышла на цыпочках в коридор и услышала, что в моей комнате тихо. Заглянула тихонько – а я уже спала. Она увидела, что со мной все в порядке и успокоилась. Зато меня это так напугало! Я вспоминала все слова старика из моего видения о том, что я не даю своим домашним с добром ко мне относиться, извожу их, наверное, своими придирками, вот и совершают они грех – отступаются от матери. И я решила начать с того, что серьезно попросила сына перейти жить с Мариной и мальчиком в мою комнату, а нам с мужем позволить пойти в их маленькую, без балкона. Он воспротивился – подумал было, что я подбираюсь к очередной ссоре. Но когда я еще несколько раз его об этом попросила, согласился. И, когда мой старший сын затевал ссору с Мариной или нападал на мальчика, я резко становилась на сторону невестки.