Святой Шарбель. Новый взгляд
Шрифт:
Особняком стоит община друзов, насчитывающая приблизительно 150–200 тысяч человек. Эта секта возникла в X–XI веках как ответвление от гностического течения в исламе – исмаилизма. Сами друзы предпочитают именовать себя «мувахиддунами», то есть единобожниками, монотеистами. Они верят в Единого Бога и отмечают такие мусульманские праздники, как Ид-аль-Адха (Курбан-байрам) и «ашура». Но это, пожалуй, и все, что связывает друзов с традиционным исламом, частью которого они уже давно себя не считают. Коран для них – лишь одно из многих священных писаний, его они используют наряду с текстами из других монотеистических религий. Собственно же священные тексты друзов заключены в «Китаб-аль-хикма» (Книга мудрости), доступной только посвященным. Друзы никого не принимают в общину со стороны, не соблюдают мусульманские религиозные и бытовые предписания, проводят богослужения по четвергам, причем большинству членов общины, которые считаются непросвещенными, эти посещения не обязательны. Для друзов характерно почитание пророков, в число которых входят не только известные персонажи из Ветхого и Нового Завета, но и античные мудрецы, например Платон.
Характерен этот феномен в определенной степени и для Ливана в целом. Ливанцы всех вероисповеданий часто обращаются с молитвами к огромной статуе Пресвятой Девы Марии гор Ливанских или отправляются на поклонение в маронитский монастырь, где похоронен святой Шарбель, место паломничества недужных.
Столица страны Бейрут – типичный космополитический город без специфического национального или конфессионального облика. Но это только Бейрут. Проезжая по христианскому северу и северо-востоку и глядя на достаточно ухоженные пейзажи, придорожные кресты и часовенки, ощущаешь себя где-то на Апеннинах или Пиренеях.
После гражданской войны демографическая ситуация маленькой страны с ее 4-миллионным населением сильно изменилась. Сегодня, по разным оценкам, от 60 до 70 % жителей Ливана составляют мусульмане. А параллельно идет активный процесс эмиграции, который на нынешнем этапе захватывает христиан, в первую очередь – маронитов. Впрочем, большой поток эмиграции всегда был характерен для маленького Ливана с его крайне скудными природными и промышленными возможностями. Но в последние годы, по признанию самих представителей маронитской общины, к причинам эмиграции добавился еще и религиозный, точнее исламский, фактор.
Тем не менее, среди тысяч паломников, движущихся к монастырю святого Шарбеля, – и мусульмане, и представители других нехристианских верований. Поистине, для горя и беды нет различий.
Деревень, подобных Бекаа-Кафра, немало на высокогорных склонах севера Ливана, но именно она, благодаря тому, что на весь мир прославил ее родившийся здесь когда-то мальчик Юссеф, сегодня – благоустроенное поселение с асфальтированными улицами и нарядными усадьбами. Развитая инфраструктура – иначе не может быть, когда ежедневно сюда прибывают сотни автобусов с паломниками. Среди усадеб Бекаа-Кафра выделяется один дом, которого как будто не касалось время, – никаких новомодных архитектурных фрагментов. Правда, к этому дому пристроена церковь – здесь служатся мессы в честь святого Шарбеля. В этом доме в середине позапрошлого столетия мальчик Юссеф появился на свет.
Не только редкие визиты двух братьев матери – отшельников накладывали отпечаток на детское видение мира. Не так далеко от Бекаа-Кафра Долина Святых, одна из самых почитаемых в мире христианских святынь, там в первые века христианства скрывались христианские священники, собирая в своем укрытии учеников – первых отшельников и монахов.
Ливанская земля очень камениста. Ливанские крестьяне сочинили поговорку – если с вечера убрать с поля все камни, утром они обязательно появятся. Казалось бы, эта выжженная солнцем каменистая земля никогда не сможет стать плодородной. Только чудо может заставить ожить эту землю. Но людям, которые здесь родились, выбирать не приходилось. Поколения ливанцев отдавали каменистой пустыне свою силу и молодость, превращая ее в плодородную пашню. Виноградники, фиговые плантации – сегодняшний ливанский пейзаж.
Ливанская земля – ничто без воды. А найти воду в каменистой земле, выстроить и протянуть водопровод – иногда дело всей жизни. В самом монастыре святого Шарбеля, в Аннайе, можно видеть чудо, сотворенное руками монахов-маронитов, – водопровод, который святые отцы тянули по пустыне 19 км. И сегодня вода из этого водопровода, выстроенного подвигом рук и духа и молитвой, считается святой.
Антуан и Бригитта – родители Юссефа – жили со своими пятью детьми в этом каменном двухэтажном доме, который время милостиво сохранило для паломников последующих столетий. Набожностью отличалась вся семья Макхлоуфов. И если отец Юссефа, Антуан, с утра до ночи был озабочен хлопотами по хозяйству, то мать, Бригитта, сколь бы ни был утомителен ее день, не могла вечером, подобно земле без воды, обойтись без молитвы. Не то, чтобы она была фанатичкой, – молитва была духовным светом, озаряющим ее нелегкую жизнь. Дети – четверо сыновей и дочь – должны были свято соблюдать незыблемое правило – во время материнской молитвы нельзя дергать и тормошить мать, что бы ни случилось. Все неурядицы в это время приходилось улаживать им самим.
Сохранилось предание о том, как однажды вечером, покормив и обиходив детей, Бригитта опустилась на колени перед статуей Девы Марии, особенно почитаемой в семье. Опускалось солнце. Дети, которые успели заскучать, сидя в тишине, подумали, что мать молится слишком долго. Может быть, задремала, уткнувшись лбом в подножие статуи, измученная хлопотами тяжелого знойного дня. Некоторое время дети сидели в молчании, а потом единственная дочь Бригитты, ее, по всеобщему признанию, любимица, подошла к матери и тронула ее за руку, полагая, что мать уснула. Ну и гневной же тирадой разразилась в ответ стремительно обернувшаяся Бригитта! С негодованием она, не вставая с колен, громко обрушилась на детей, недоумевая и распаляясь: как, десятки раз она твердила им, что для нее нет более важных и наполненных светом и смыслом мгновений, чем те, когда она на коленях беседует с Господом. Как посмели они, дети, тронуть и отвлечь ее в эту святую минуту, когда она, как многократно было им говорено, никого не видит и не слышит? Обиде и негодованию матери не было предела. Со слезами раскаяния
Соседи Антуана и Бригитты оставили потомкам воспоминания о том, что семью родителей Юссефа отличали не только набожность, доходящая подчас до аскетизма в повседневной жизни, но и трудолюбие. Эти люди много работали и искренне стремились накопить денег, чтобы облегчить в будущем жизнь их детям.
Однако они не предполагали, что об одном из детей, о Юссефе, им не придется заботиться. Хотя и настораживало их многое в этом ребенке. Даже черты лица у него были странные – непохожий на отца и мать, он вообще не казался деревенским мальчиком. Подобно матери, он много и часто молился, особенно на пастбище, где пас коз, и много молчал. Соседи и родители редко слышали, чтобы он щебетал с другими детишками. С братьями и сестрой он тоже старался проводить поменьше времени, казалось, только возможность быть одному, только молчание и одиночество делают его счастливым. Но кто сможет дерзнуть сказать теперь, что в часы своего долгого молчания, столь тягостного обычно для других детей, этот необычный мальчик был один? Кто знает, чьи голоса слышались ему, какие видения его посещали, когда взрослым случалось заметить, что Юссеф надолго замирает посреди пастбища, подняв глаза к небу? С кем говорил он, от кого получил, возможно, тайный знак предопределенности своей будущей святой судьбы?
Белорусская девочка – «дитя Шарбеля»
Детям часто свойственно видеть то, что сокрыто от других. Вот письмо из белорусского города Белоозерска. Автор его – молодая еще женщина Валентина Кулакова, директор одной из местных школ.
«Я родилась в полесской деревне у реки Буг. Выучилась в пединституте, получила профессию, которой можно было только гордиться, по распределению приехала в город Белоозерск. Все складывалось у меня удачно, я с молодости была комсомольской активисткой, с удовольствием занималась общественной работой. В Белоозерске встретила своего будущего мужа, шофера, непьющего, спокойного парня. Забеременела, тут же мне, как человеку активному, к тому же молодому специалисту, дали квартиру в только что отстроившемся высотном доме. Казалось бы, вот оно, простое женское счастье. Есть дом, есть любимый, есть друзья и уважающие меня ученики и их родители. А скоро и малышка – почему-то верилось, сбудется моя мечта и у меня будет именно девочка – звонким детским «уа-уа» огласит наш дом. Задолго до родов сама нашила своему малышу приданого, купила множество игрушек, подготовила детскую, муж своими руками смастерил кроватку. Казалось, счастливому ожиданию конца не будет. Рожала я свою девочку очень трудно, мучилась почти двое суток, вся исстрадалась, но, когда раздался первый крик ребеночка, сердце мое екнуло, показалась, что что-то не так с моей девочкой. Врачи, которые тянули головку моего ребенка, как будто испугались чего-то, даже не сразу сказали мне, что родила я девочку. Зашили меня, отвезли на каталке в палату. Я просила показать мне девочку, дать подержать, но они в одно мгновение куда-то унесли ее. Утром мне тоже ее не принесли, отговорились тем, что девочка слабенькая, побудет пока в специальной палате. Но я понимала, что медсестра врет, отводит глаза. Тем более, что девушке, лежавшей со мной в палате, уже наутро принесли ее малыша.
Я не знала, что и говорить мужу, который с самого утра маячил под моим окном. В обед пришли молодые наши учительницы, мама мужа, а я не знала, как им сказать, что я до сих пор не видела нашей девочки, что я сердцем чувствую – беда. Только на следующее утро пришла ко мне в палату главврач родильного отделения, села на кровать ко мне, и по ее сострадательному голосу я все поняла. «Вы женщина совсем молодая, у вас красивый любящий муж, к тому же вы образованная, умная, понимаете, что…» «Мой ребенок жив?» – перебила я ее. «Да, но…» Мне казалось, стены больничной палаты вокруг меня почернели. Я предполагала, что мой ребенок родился с каким-то отклонением, но то, что я услышала, было для меня полной неожиданностью. Оказывается, у Аннушки – в мыслях я уже называла свою дочку Аннушкой – заячья губа. В первую минуту я даже не поняла, что это значит, до меня как сквозь туман доплывали слова врача о том, что я могу, если настаиваю, посмотреть на девочку, но, если нет… Короче, эта «добрая» женщина, которой, видимо, стало меня жалко, предлагала оформить отказ от ребенка тихо и без огласки, чтобы не попасть под перемывание косточек всеми городскими злыми языками. Я не понимала, о чем она говорит, я хотела только увидеть как можно скорее своего несчастного ребенка. Жила надежда, что врач все преувеличивает, младенцы ведь всегда рождаются сморщенными, некрасивыми, самый красивый ребеночек может страшилищем показаться. Но то, что я увидела… Действительно, у моей Ани была заячья губа. Но не просто завернутая посередине губка, как бывает у некоторых деток, у которых это уродство не такое страшное и поддается операции, а огромная, кончик губки почти сливался с носиком, обнажая крохотные розовые десенки. Хуже всего то, что десна тоже была изуродована, челюсти моей дочки являли собой почти треугольник.