Связанные страстью
Шрифт:
Как бы то ни было, Саманта продолжала целовать его, покрывая поцелуями сначала лицо, потом шею и наконец грудь, для чего ей пришлось расстегнуть ему рубашку. Она осознала, что состояние его души изменилось, лишь когда ее руки начали расстегивать ремень у него на брюках.
Она сама не заметила, как сбросила с себя одежду и оказалась на земле, но тепла солнечных лучей на своем теле не ощущала, ибо чувствовала на себе только губы Мэтта, чей мрачный настрой постепенно улетучился, сменившись пробудившимся вожделением. Затем она почувствовала, как напряглось его тело,
Она крепко сжимала Мэтта в объятиях, надеясь, что время, когда ей придется отпустить его, не настанет никогда. Однако в глубине души она — даже в разгаре любовной игры — осознавала, что неизвестно как сложатся обстоятельства и повторится ли этот прекрасный момент соития с Мэттом.
Ну а пока… Частое шумное дыхание, сопровождавшее восхождение к вершине блаженства, представлялось Саманте гимном их страсти, получившей желанное удовлетворение.
Когда акт любви завершился, Саманта, все еще трепеща от возбуждения, всмотрелась в лицо Мэтта, не выпуская его из объятий. Он опустил голову и вновь прикоснулся губами к ее губам, страсть снова захлестнула их, словно волной, причем с такой силой, что Саманта очень скоро вообще утратила способность думать. Во всяком случае, на какое-то время.
— Что случилось, дорогая?
Понимая, что она вела себя непривычно тихо, когда отец с работниками вернулись с поля, Дженни тем не менее продолжала хранить молчание. Работники Лефти и Марк после ужина отправились в свою пристройку во дворе раньше обычного, сославшись на незаконченные дела. Дженни была благодарна им за это, поскольку чувствовала, что выдерживать их вопрошающие взгляды выше ее сил.
Затем она подумала, что ей не удастся избежать разговора с отцом, особенно когда он заявил:
— Ты и вчера сидела тихо, как мышка, а сегодня вообще весь вечер молчишь. Это на тебя не похоже.
— Наоборот. Все знают, что я не слишком разговорчива.
— Возможно, так считают посторонние, но со мной-то ты всегда разговаривала, рассказывала, что у тебя на душе. А сейчас молчишь, и у меня из-за этого неспокойно на душе.
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
— Странно. Раньше ты всегда меня понимала. Даже когда я не мог внятно выразить свою мысль или говорил намеками. Между нами всегда существовала некая внутренняя связь, позволявшая понимать друг друга почти без слов. — Отец подошел к Дженни, отвел с ее лица выбившуюся из прически каштановую прядку и прошептал; — Давай не будем изменять этой традиции, хорошо?
Резко взмахнув рукой, как это, бывало, делал Мэтт, Дженни воскликнула:
— А может, у меня просто нет желания разговаривать? Может, я не хочу говорить, что твоя дочь совсем не та особа, за которую ты ее принимаешь?!
— У меня нет претензий к дочери. Она точно такая, какой я всегда хотел ее видеть. — Нахмурившись, Рэндольф Морган добавил: — Но она, помимо всего прочего, еще и женщина с присущими женщине чувствами, чаяниями и налагаемыми на себя этим полом ограничениями. Возможно, мне не дано осознать всего этого в полной мере, поскольку я, как мужчина, чувствую и думаю по-другому, но я настолько
— Если ты думаешь по-другому, то нечего об этом говорить, па.
— Но я сказал именно то, что думаю, дорогая.
— Ох, па… — Не выдержав снедавшего ее напряжения, Дженни позволила Рэндольфу заключить ее в объятия и, всхлипнув, произнесла: — Я тебя подвела.
— Расскажи мне об этом, Дженни…
— Мэтти я… мы…
Рэндольф с шумом втянул в себя воздух и осведомился:
— Хочешь сказать, что ты переспала с Мэттом?
— Не с Мэттом. Это был совсем другой человек.
Дженни почувствовала, как напрягся отец, а потом услышала, как его голос, в котором проступили резкие нотки, произнес:
— Что ты имела в виду, когда сказала, что это был совсем другой человек?
— Это тайна, па.
Дженни ощутила волнение отца еще до того, как он заговорил.
— Ты знаешь хоть один случай, чтобы я выдал какую-нибудь тайну или секрет?
— Нет, но…
— Итак?
— Наверное, это все-таки не совсем тайна. Разве тебе не приходилось слышать… был ли ты в курсе… — Она замялась, не зная, в какую удобоваримую форму облечь свой вопрос, и в следующую секунду выпалила все напрямую: — Ты знал, что у Мэтга есть младший брат-близнец?
Ответом ей послужило глубочайшее удивление, проступившее на лице Рэндольфа.
— Выходит, ты об этом не знал.
— А ты в этом уверена? — спросил Рэндольф.
— Сейчас — да. Они похожи друг на друга как две капли воды, и я не могла их различить.
— Ох, Дженни…
— Действительно не могла… пока Такер не сообщил, кто он такой. Честно говоря, мне не хотелось верить, что это правда.
— Дженни…
— Извини, па. Я не только тебя, я всех подвела.
До крайности сконфуженный, взволнованный Рэндольф не хотел тем не менее замалчивать эту ситуацию.
— Расскажи мне, что произошло, Дженни, — попросил он. — Но только подробно и медленно. Старики, знаешь ли, не всегда быстро схватывают суть вещей.
Напустив на лицо скорбное выражение, Дженни с полными слез глазами начала свое повествование. Пока говорила, ни разу не присела, а завершив рассказ, осталась стоять напротив отца чуть ли не навытяжку.
Рэндольф, пытаясь скрыть овладевшее им злое удивление, произнес:
— Что-то… я в это не верю. — Потом добавил: — А Мэтт знает о том, что случилось?
— Вчера я рассказала ему о произошедшем, после чего он выбежал из дома, вскочил на коня и ускакал. С тех пор я его больше не видела.
— И что же он сказал?
— Он сказал… — Дженни, всхлипнув, втянула в себя воздух, — Он сказал, что сам разберется с Такером.
Рэндольф согласно кивнул. Видимо, этот ответ вполне его устроил.
— Я попросила его не совершать поступков, о которых он впоследствии пожалеет. Так что дело еще далеко от разрешения. Наша помолвка пока действительна, но это все, что я знаю на данный момент. За исключением того, что мы с Мэттом любим друг друга, но это не та любовь, когда люди выходят замуж или женятся.