Сыграй мне смерть по нотам...

Гончаренко Светлана

– Сам красавчик собирается на ПМЖ в Нидерланды, – добавила Диана. – Даша это точно знает. Стало быть, он «Ключи» тоже предаёт. Но если остаётся ещё полгода, то мы ему такое устроим! И Даша с Вагнером всё успеют.

– Эти двое тоже жвачки к стульям приклеивают? – спросил Самоваров.

Аврора посмотрела на него разочарованно.

– А Даша говорила, вы всё знаете! – протянула она. – Нет, они другой прикол придумали. На какое-то мая в Вене назначен концерт Дашиного отца. Дирижировать будет сам Гюнтер Фишер. Целый концерт, представляете! И старые вещи играть будут,

что он до аварии написал, и новые. Это всё Ромка Вагнер устроил! Он по Интернету с Фишером связался, потому что немецкий знает, как родной. Вернее, родной он ему и есть.

Самоваров сделал вид, что ничего не понял:

– Причём тут Андрей Андреевич?

Аврора округлила блестящие серые глаза:

– Это будет сенсация! Дело в том, что «Простые песни»…

Диана толкнула сестру под крутой бок, и та сразу прикусила язык. Самоваров понял: юные богини уже знают, что обнаружено в жёлтом шкафу Союза композиторов.

– В общем, это будет сенсация, – закончила Аврора фразу.

Диана между тем усиленно обдумывала новые козни.

– Полгода ещё? – проговорила она. – А не пора ли рассказать обо всём кое-кому?

И она двумя растопыренными пальцами показала Авроре рожки.

– Точно! Это будет прикол! – злорадно согласилась та. – Она ведь его любовница! И её в Нидерланды насовсем не возьмут. Тогда она его так достанет – не позавидуешь! Пошли быстрее! Она ещё, кажется, репетирует с маленькими!

Обе сестры разом вскочили. Не прощаясь, цепляя виолончелью встречные предметы мебельного антиквариата, они ринулись к двери. Их решительные нелёгкие шаги сотрясли половицы и стихли в направлении Мраморной гостиной.

«Какие кошмарные дети! – подумал Самоваров. – С ног до головы кошмарные. Их надо переименовать в Лушу и Феклушу!»

Зловредные сёстры, похоже, быстро проделали намеченные пакости. Когда к вечеру Андрей Андреевич Смирнов привычно заскочил к Самоварову, то на его дорогом пиджаке, посреди спины, уже красовались следы недавно отодранной жвачки.

Он устроился в любимом уголке, поёрзал, поискал удобную позу и вдруг заметил:

– У вас на диване какая-то вмятина образовалась, что ли? Давит изнутри. Раньше этого не было. Или это я сегодня не в своей тарелке?

Солнце как раз садилось. В мастерской стояла предвечерняя хмурь. Андрею Андреевичу сумерки были не к лицу. Он выглядел усталым и не таким уж молодым. Ему бы на Сицилию или к Гибралтару какому-нибудь переезжать надо, а не в кляклые Нидерланды! Самоваров сочувственно предложил:

– Может, чаю?

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Андрей Андреевич. – Я только что у директора три чашки выпил. Даже нехорошо теперь… Я к вам пришёл по делу. По личному делу, как ни странно.

Самоваров насторожился.

– Видите ли, я стороной узнал, – начал Смирнов, – что ваша очаровательная супруга сблизилась с одной особой…

– Мы с вами об этом уже говорили! Настя, кроме участия в судьбе одарённого ребёнка, ничего не замышляет, – встал Самоваров грудью на защиту жены.

Андрей Андреевич отрицательно покачал головой:

– Я не о Даше Шелегиной: в этом случае я ничего не имею

против. Это даже замечательно! Я говорю совсем о другом человеке.

Самоваров удивлённо поднял брови.

– Я видел здесь, в музее, в комнате, которая почему-то называется Залом бесед, одну картину, – продолжал Андрей Андреевич. – Это работа вашей жены. Портрет. У вашей супруги несомненный талант. Портрет хорош, только оригинал на нём выглядит необычно. Меня это поразило! В жизни изображённая девушка совсем другая. А тут одежда на ней в беспорядке, волосы дыбом… На ведьму она стала похожа, в лице появилось что-то зверское! Портрет не закончен. Вы не мистик, кажется? Но нельзя отрицать, что порой случаются невероятные вещи…

– Я вас не понимаю, – признался Самоваров.

Андрей Андреевич махнул рукой:

– В самом деле, отбросим недомолвки! Я говорю об Анне Рогатых, моём хормейстере-репетиторе. Вы её, должно быть, видели: рыженькая такая, с веснушками. Выглядит своеобразно, не спорю – может привлечь внимание живописца. Только случилась странная история: ваша жена написала портрет Анны, растрепав ей причёску и придав сатанинский вид, и Анна тут же пошла к Шелегиным и зверски избила Ирину Александровну!

– О господи! – ахнул Самоваров. – Не хотите же вы сказать, что Настя подбила Анну Рогатых на дикие поступки и заставила кидаться на ни в чём не повинных людей?

– Я такого не утверждаю. Однако этот портрет что-то потаённое открыл в Анне, что-то такое дьявольское в ней высвободил, что…

– Бред какой-то! Причём тут портрет? Может, ваша Анна просто с ума сошла? – не выдержал Самоваров и кстати вспомнил лакированные туфельки за портьерой.

Андрей Андреевич утвердительно поднял палец:

– О! Что-то произошло, вы сами признаёте! То ли портрет повлиял, то ли он просто отразил, но… Совсем уж беспричинным поступок Анны назвать, к сожалению, нельзя. Это не безумие, а дикая вспышка. Мы с ней, признаюсь, несколько лет близки. Знаете, как обычно случается, если люди заняты одним делом, видятся ежедневно? Это не увлечение, а просто товарищество, привычка, которая порой выливается в интимные контакты. Иногда, от случая к случаю… Оба мы прекрасно понимаем, что наши отношения дружеские, и ничего больше. К тому же Анна подруга моей жены, которая в курсе наших встреч и ничего не имеет против. На словах всё это выглядит нелепо и некрасиво, но в жизни случается сплошь и рядом. Вы согласны?

Самоваров был готов согласиться, что в жизни бывает всякое. Но он никак не мог взять в толк, причём тут Настя.

– Вы умный, проницательный, мужественный человек, – с надеждой сказал Андрей Андреевич. – Вы любите жизнь и, конечно, меня понимаете. Моя жена Полина давно равнодушна ко мне, я в принципе тоже. Живём мы без эксцессов. Я не свинья, не подлец, никогда не обещаю лишнего и невыполнимого. О безопасности секса тоже не забываю. С Анной Рогатых мы добрые друзья. Ирина Александровна тоже мой давний друг. Годами оставалось всё в одной поре, и вдруг на днях Анна взбесилась. На почве ревности! Такая выдержанная, разумная девушка, я бы сказал, рационального склада.