Сыграй мне смерть по нотам...

Гончаренко Светлана

– Травмы у Шелегиной серьёзные? – спросил Самоваров.

– В основном ушибы и синяки. Но выглядит бедняга ужасно.

– Вы в милицию обращались?

– Ирина не захотела. Ведь пришлось бы впутать в дело меня, что сейчас нежелательно. Впереди гастроли в Голландии. Еду и я, и Ирина, и Анна. Визы готовы. А тут вдруг злостное хулиганство! Ирина удивительно чуткая женщина. Она способна на жертвенность. Но всё это в высшей степени странно…

Самоваров пожал плечами. Ничего странного он не находил: Андрей Андреевич просто запутался в своих женщинах. Он ещё должен Бога благодарить, что у его жены такой вялый темперамент, не то синяков было бы много

больше, и не только у трепетной Ирины Александровны. Но какова рыжая Анна! Портрет её в Зале бесед Самоваров видел и не мог не согласиться с Андреем Андреевичем: Настя изобразила настоящую фурию. Смирнов полагал, что имеет в лице своей веснушчатой сподвижницы удобное и послушное орудие, а вышло оружие – дерущееся и неуправляемое. Да, нельзя манипулировать живыми людьми безнаказанно.

– Теперь вы знаете, почему я так обеспокоен. Следует предостеречь вашу супругу, – многозначительно добавил Андрей Андреевич. – Анна, как выяснилось, очень опасна. Никто не знает, что она ещё натворить может…

Самоваров усмехнулся:

– На Настю с кулаками бросится, что ли?

– Не могу гарантировать, что не бросится. Всё возможно! Я предупредил, а вы уж сами принимайте меры. И какой бес в неё вселился – в такую спокойную и практичную?

– Наверное, в детстве у неё что-то неладно было, – предположил Самоваров. – Родители, может быть, надевали на неё слишком тесные пальтишки. Или водопроводные трубы и бананы ей часто на глаза попадались.

Андрей Андреевич чуть в ладоши не захлопал:

– Так вы фрейдист? Вот никогда бы не подумал!

– И не думайте. Просто вчера я был на приёме у Аллы Леонидовны Кихтяниной.

При упоминании этого имени лицо Андрея Андреевича напряглось. Он спросил тихо:

– И как вам она?

– Удивительная женщина! – совершенно искренне ответил Самоваров.

– Да? Господи, как я рад! – вскрикнул Андрей Андреевич и так зашевелился на диване, что под ним стукнула деревяшка, которую утром надломили увесистые сёстры с именами богинь.

– Вы представить себе не можете, как я рад! – повторил Андрей Андреевич. – Вы на меня в первую же встречу произвели большое впечатление. Наша с вами дружба стала для меня много значить, и я боялся: вдруг вы и она будете несовместимы? Вы, как ни крути, очень резкий. Вы несговорчивый! Вы самодостаточный! Со своим прошлым вы на всё это, конечно, имеете право, а она… Вы с личными проблемами у неё были?

– Да. Только не со своими.

Самоваров не стал уточнять, какие проблемы он приписал Вальке Чухареву. Он только неопределённо заметил:

– Почему-то многие боятся идти к психологу и видят в этом что-то непристойное. А ведь часто бывает, надо другу помочь – не навредить и не обидеть.

– Верно, верно! Я видел мельком вашего друга здесь, в музее. Он из милиции? Проблемы психологического плана у него прямо на лице написаны – взгляд тяжёлый, мрачный, до костей пробирающий, а на щеках глубокие впадины. Облик страдающего аскета! Вы правы, что к Кихтяниной обратились.

Самоваров улыбнулся. Так вот как, оказывается, выглядит со стороны железный Стас Новиков!

Андрей Андреевич продолжал нахваливать Кихтянину:

– Никто не умеет так тонко анализировать сложные ситуации, как она! Мы ведь давно знакомы. Сидели как-то рядом на ток-шоу, а месяц спустя встретились в круизе…

Андрей Андреевич слегка улыбнулся. Самоваров по этой улыбке понял наконец, кого ему всё время смутно и невозможно напоминал композитор Смирнов. Да Ледяева Альберта Михайловича, кого же ещё! Оба они счастливо моложавые

и улыбаются по-детски. Только Ледяев однолюб и тихоня, а Андрей Андреевич – натура широкая, душа нараспашку. Он уже вовсю рассказывал Самоварову нечто глубоко личное:

– Мы как раз из Петербурга отплыли в сторону Дании. «Серебряная дорога Севера» – так этот круиз назывался. Областная администрация оплатила отдых видных мастеров культуры, так что не поехать было нельзя – губернатор обидится. Плывём. Осень, бархатный сезон, погода жуткая: качка. Полину, как обычно, тошнит. Многих, конечно, на корабле тошнило, но её непрерывно. Я вышел на палубу проветриться и лицом к лицу столкнулся с ней… с Аллой Леонидовной. Мы разговорились и потом почти трое суток не расставались ни на минуту. Она тоже была в круизе с мужем, но он всё уходил куда-то, даже ночью. Кажется, он в карты играл. А Полину всё тошнило! Она лежала в каюте с закрытыми глазами, с пачкой пакетов в руках. Её рвало и рвало, она не видела ничего вокруг и сейчас этих трёх дней совсем не помнит – говорит, всё как в тумане было. Я и сам оказался как в тумане. Она, Алла, меня просто оглушила. Она взяла меня вот так…

Он вытянул в сторону Самоварова крепко, до белых ногтей сжатый кулак и, на этот кулак глядя, повторил:

– …вот так взяла и держит меня. До сих пор. Как? Почему? Я и не знал, что бывает такая власть. Не гипноз же? Я кое-какие приёмы и сам знаю, как всякий, кто с детьми работает. Иногда даже давишь в себе это нехорошее, но сладкое ощущение власти. Так то дети! А чтобы со мной кто-то такое сделал? Я ей ничего не мог дать, кроме секса. Она, похоже, другого и не хотела. Она привела меня в свою каюту и сразу разделась. Совсем. Без всяких ужимок и кокетства. Она меня ни одной минуты не завлекала, не обольщала – просто взяла вот так!

Андрей Андреевич снова показал кулак и белые ногти.

– Главное, она совсем не в моём вкусе! Она старше меня, в очках, не слишком привлекательна. Вы бы видели, до чего у неё плоская грудь! Но если бы она только захотела, я бы всё бросил – Полину, хор, только чтобы хоть ещё раз…

Он вздохнул со свистом и продолжил:

– Через три дня мы прибыли в Оденсе. Погода улучшилась. Мы ездили на экскурсии, Полина пришла в себя, муж перестал в карты играть. В общем, ничто больше не повторилось. Мы с Аллой болтали на палубе о пустяках – и всё. Она решила, что нам больше встречаться незачем. Нет, мы и сейчас видимся довольно часто. Я к ней в кабинет хожу, плачу сто пятьдесят долларов за приём, а она даёт советы – у меня ведь жизнь довольно путаная. Она мой психолог и друг, я без неё шагу не сделаю. Но ей я не нужен в том смысле, в каком оказался необходим на теплоходе – чтоб быть сутками вместе, чтоб каждую минуту рядом, не отрываясь… Я теперь интересен ей в научном смысле. Мне этого мало, но и на это я согласен. Совсем никак, совсем без неё – не могу. Короче, слабак я.

« А в Нидерланды на ПМЖ собрался, – вспомнил Самоваров. – Там не будет Аллы Леонидовны. Чего же сейчас наплёл? Артистическая натура!»

– Так вам она понравилась? – снова спросил Андрей Андреевич.

– Да. Видно, что сильная личность. И некрасивой вы её зря назвали.

– Это я с досады. Вы, похоже, сами поняли, что с досады? Она одна-единственная в своём роде и всех красавиц стоит.

Вот Самоваров и узнал, кто такая любимая женщина Андрея Андреевича. Кто там ещё положен ему по списку? Жена? Полина имеется в наличии. Любовница? Уж не Ирина ли Александровна? А бедной рыжей Анне, похоже, не нашлось места в этом Пантеоне!