Сын Альбиона (Жена-дитя), (Жена-девочка)
Шрифт:
Снова девушка конвульсивно вздрогнула. Ее отец — ее собственный гордый отец у ее ног в роли просителя! Неудивительно, что она заплакала.
Плакала она от мысли, что одно ее слово, одноединственное слово отрежет ее от человека, которого она любит, от человека, который спас ей жизнь только для того, чтобы сделать несчастной!
Она колебалась. Ведь ей предстояло выбрать между долгом и любовью, между отцом и возлюбленным!
— Дорогое, дорогое дитя! — убеждал отец тоном умоляющим и нежным. — Обещай, что ты никогда с ним не
Неужели этот тон заставил ее решиться? Или какая-то смутная надежда, которая скрывалась в заключительных словах?
Так это или нет, но она дала обещание, хотя при этом сердце ее словно разорвалось надвое.
Глава LXV
ШПИОНЫ
Дружба Кошута и капитана Мейнарда была необычной. Она возникла не в результате случайного знакомства, но в обстоятельствах, которые вызывали взаимное уважение и восхищение.
В Мейнарде знаменитый венгр увидел человека, похожего на себя, — душой и сердцем преданного делу свободы.
Правда, он пока еще мало сделал для этого. Но это не ослабляло его стремлений, прямых и бесстрашных. Кошут знал, что Мейнард бросился в самый центр бури, чтобы пожать ему руку и обнажить саблю в его защиту. Он опоздал на поле битвы, но с тех пор защищал Кошута своим пером, и делал это в самые мрачные моменты изгнания, когда большинство отвернулось от героя.
В Кошуте Мейнард видел одного из «великих мира», великих не только в делах и мыслях, но во всем, чем наделяет провидение человека, — короче, божественно великих.
Думая о характере Кошута, Мейнард впервые понял, что расхожая фраза «Близкое знакомство рождает презрение» неверна. Как и большинство пословиц, она оправдывается только применительно к обычным людям и делам. А с подлинно великими людьми происходит обратное.
Для собственного лакея Кошут был героем; Тем более в глазах друга.
Чем больше Мейнард узнавал его, чем более близкими становились их отношения, тем меньше способен он был скрывать свое восхищение.
Он научился не только восхищаться Кошутом, но и любить его; и готов был сделать для него все, что только совместимо с честью.
Но Кошут не из тех, кто может попросить поступиться честью.
Мейнард был свидетелем того, как тяжело он переносит изгнание, и сочувствовал ему, как сын или брат. Он негодовал на недостойное обращение с изгнанником.
Возмущение достигло своего пика, когда однажды Кошут, стоя в своем кабинете, обратил его внимание на дом напротив и сказал, что в доме поселились шпионы.
— Шпионы? Какие шпионы?
— Политические, мне кажется, так можно их назвать.
— Мой дорогой губернатор, вы, должно быть, ошибаетесь! У нас в Англии такого не бывает. Этого не допустят ни на мгновение — если только узнает английский народ.
Но ошибался Мейнард. Он лишь повторял распространенную похвальбу и убеждение тех дней.
Несмотря на все обратные
— Знает или нет, — ответил экс-губернатор, — но они здесь. Подойдите к окну, я вам покажу одного из них.
Мейнард присоединился к Кошуту, который уже некоторое время стоял у окна.
— Лучше встаньте за занавесом — если не хотите, чтобы вас узнали.
— А какая мне разница?
— Ну, мой дорогой капитан, это ваша страна. Приход в этот дом может вас скомпрометировать. У вас появится много могущественных врагов.
— Что касается этого, губернатор, то они у меня уже есть. Все знают, что я ваш друг.
— Вы только мой защитник. Но никто не знает, что вы заговорщик — как называет меня «Таймс».
— Ха-ха-ха! — рассмеялся человек, избранный предводителем немецких революционеров. — Какое мне до этого дело? Такой заговорщик! Да я буду только гордиться этим названием. Где ваш бесценный шпион?
Задавая этот вопрос, Мейнард подошел к окну, не думая о занавесе.
— Посмотрите на окно второго этажа, — указал Кошут. — Дом прямо напротив, окно первое от угла. Видите что-нибудь?
— Нет. Там жалюзи.
— Но створки их раздвинуты. Ничего за ними не видите? Я определенно вижу. Эти негодяи не очень умны. Забывают о свете сзади, который позволяет мне видеть их движения.
— Ага! — сказал Мейнард, продолжая смотреть. — Теперь вижу. Различаю фигуру человека, который стоит или сидит у окна.
— Да, так он сидит или стоит целый день. Он или другой, они как будто дежурят по очереди. А по ночам выходят на улицу. Не смотрите больше. Он смотрит на нас. Не нужно давать ему знать, что мы его заметили. У меня есть причины делать вид, что я не подозреваю о слежке.
Мейнард с беззаботным видом уже хотел отойти от окна, как к дому напротив подъехал кэб. Из него вышел джентльмен, подошел к воротам, но не стал звонить. Своим ключом открыл дверь и зашел.
— Это главный шпион, — сказал Кошут. — Он нанял значительный штат, в том числе несколько элегантных леди. Забота обо мне обходится вашему правительству в круглую сумму.
Мейнард не обратил внимания на это замечание. Его мысли и взгляд были все еще заняты джентльменом, вышедшим из кэба. Этот господин, исчезнувший за зарослями сирени и лавра, оказался не кем иным, как его старым противником Суинтоном! Капитан Мейнард неожиданно сделал то, от чего только что отказывался. Он спрятался за занавесом!
Кошут, заметив это, спросил о причине.
— Я случайно знаю этого человека, — ответил Мейнард. — Простите меня, губернатор, за то, что усомнился в вашем слове. Теперь я поверю всему, что вы мне скажете. Шпионы! О, если бы английский народ знал это! Он не потерпел бы!