Сын эрзянский. Книга вторая
Шрифт:
«Как? Почему я не видел ее раньше? — думал Степан, уже лежа в постели и уставясь в темный потолок лихорадочными блестящими глазами. — Она ходит сюда каждый день, сидит здесь, я могу увидеть ее в любую минуту — и я не видел!..»
Ему вспомнилась та Анюся, прежняя — девчонка с косичками, в коротком платьишке, совсем ребенок рядом с Варварой Сергеевной, и вот вроде бы точно такая же она и сегодня сидела у окошка, точно такая же девочка!
И вдруг он вспомнил веранду Колонина и тот рисунок, который так поразил, — лицо Елены Николаевны.
На другой день Анюся опять прибежала в мастерскую, опять сидела у окна и скучала, а Степан украдкой сравнивал ее, настоящую, с той, какая была на рисунке. И хотя сходство было отдаленное, он не замечал этого и с гулко стучавшим сердцем глядел на ее профиль, на эти кудряшки, упавшие на лоб, на маленькое розовое — как оно было чудесно! — ухо. «Не уходи! Не уходи!..» — заклинал он. Однако Анюся зевнула и сказала:
— Какая длинная зима... — И собралась уходить.
— А разве... разве ты не катаешься на санках? — пробормотал Степан.
— Прошлую зиму каталась, а теперь мама не разрешает, — простодушно призналась Анюся. — Говорит, ты стала большая, нельзя, неприлично. А я большая, правда? Ну, скажи, только честно. Большая?
Степан смутился, покраснел и с ужасом почувствовал, как уши его наливаются жаром и какие они ужасно большие и толстые. И это она видит!
— Да, большая, — пролепетал он.
— Скажи, а я красивая? — весело, без всякого смущения, без тени запинки, точно играя, спросила Анюся. — Ну, скажи, ты ведь художник, ты должен знать.
— Красивая, — прошептал Степан, опуская глаза и тут же опять со страхом взглядывая на нее.
— Красивая, правда?!
— Правда...
— Ой, как хорошо! Вот счастье!.. — И она запрыгала по мастерской к двери. — Пойду скажу маме, что я красивая! Вот счастье!.. — Вдруг она остановилась у порога. — Скажи, а я тебе нравлюсь? Только честно. Ну, скажи, считаю до трех. Раз, два...
— Нра... Ндра...
— Что? Что ты сказал? Я не слышу.
— Ндравишься...
— Правда? Вот счастье! А может, ты меня любишь?
— Люблю, — выпалил Степан.
Они стояли как в столбняке, уставясь друг на друга со страхом и изумлением. Степан медленно бледнел и сделался белым как снег, а Анюся вдруг вспыхнула, закрыла лицо руками и убежала.
Дня три Степан не видел Анюси. Она не показывалась в мастерской, не раздавался ее голосок и на кухне, сколько ни вслушивался Степан. По вечерам, когда в доме все затихало, он стоял возле лестницы, но и тут не слышал Анюси. Он боялся спросить о ней даже у Фроси.
«Она меня презирает, ей стыдно...» — думал Степан с отчаяньем. И он не находил себе места, не мог работать, — все валилось из рук. Он мог только смотреть на свой рисунок.
Однажды, когда он сидел на кухне и все выжидал удобного момента спросить у Фроси, где
— Хозяева у себя? — спросил он у Фроси в прихожей.
— У себя, батюшка, — сказала Фрося.
— Иди скажи...
Фрося тяжело потопала по лестнице, а священник, подождав минутку, двинулся за ней.
Степан ушел в мастерскую.
Вдруг через какое-то время влетела к нему Фрося и, радостно вытараща глаза, сообщила:
— Наша Анюська замуж выходит!
— Как это?..
— Да как все девушки замуж выходят, не знаешь, что ли?
— Да за кого, говорю! — крикнул Степан.
— Да за этого, который все щиплется в коридоре, когда шубу свою подает...
— Да откуда я знаю, кто тебя щиплет! — крикнул Степан, теряя рассудок.
— Ну, этот, который учитель! А поп сватом приходил. — И Фрося счастливо улыбалась, сияя своим толстым лицом.
— Перестань улыбаться! Убирайся!
Фрося испуганно попятилась, толкнула задом дверь и исчезла.
Степан бегал по мастерской из угла в угол. Он готов был все тут разнести в щепки, переколотить все иконы и доски. На глаза ему попался тот самый злосчастный рисунок, и он в один миг разодрал его на клочки.
Все! Он не может больше ни минуты находиться в этом доме. Пусть тут живет этот, со свинячьими глазами!.. Степан сорвал с вешалки пальто, схватил шанку и выбежал на улицу.
Мороз, к вечеру еще и с ветерком, не остудил Степана, не успокоил его намеренья уйти от Ковалинского. Он ходил по улицам в надежде встретить Яшку — он бы что-нибудь присоветовал. Но Яшка не попадался, да и прохожих на улицах стало к вечеру мало.
Степан направился домой — делать было нечего, не ночевать же на улице, да и ноги уже замерзли в тесных сапогах. Ничего, завтра он разыщет эту художественную школу, и Яшка что-нибудь присоветует!.. Завтра! А там...
Кто-то стоял на крыльце. Степана точно толкнуло. Анюся! В сумерках тревожно блестели ее большие глаза.
— Ты чего здесь? — недобро спросил Степан.
— А ты где ходишь? — тихо сказала девушка. — Я тебя жду...
— А чего меня ждать? Тебе надо жениха ждать, а не меня.
Помолчали.
— Значит, ты... ты... — горько сказала Анюся. На глазах у нее сверкнули слезы. — Ты... Ты обманщик!..
— Я-то?! — Степан даже задохнулся. — Я убью этого!..
— Правда? Ты из-за меня его убъешь?
— Из-за тебя. Из-за кого же еще, ведь он...
— Не говори, не надо, он больше не придет к нам, ну его, мы ему отказали.
— Ты не пойдешь за него замуж, нет?
— Нет. А скажи... Она замолчала. — Ты... ты... — Она не могла выговорить того слова, которое еще третьего дня так легко, так весело и просто слетело у нее с губ. Но и Степан уже не мог сказать вслух этого же самого слова, точно оно за эти три дня приобрело какой-то иной, не выговариваемый на человеческом языке смысл.