Сын эрзянский
Шрифт:
— Это уж так, — согласился Дмитрий.
Сборщики подати приближались к избе Дмитрия. Вот они зашли к его соседу. За ними, точно отставший от стада теленок, брел Никита-квасник. В руках у него длинная гладкая палка с множеством отметин, обозначавших, сколько каждый двор уплатил подати.
— Зачем он таскает эту дубинку? Кому она нужна? — ворчливо сказал Дмитрий.
— Знамо, они смотрят не на палку Никиты, а фитанцию. Нет фитанции, стало быть, и подать не отдал, — сказал Николай. — Наш старый эти самые фитанции носит зашитыми
Марья, не дожидаясь, когда сборщики выйдут от соседей, ушла к себе в избу. Она не хотела встречаться с этими, как их называет старик Савка, псами. Дмитрий поладит с ними сам, деньги приготовлены, лежат у него в кармане.
— Что же это они в нынешнем году собирают не вовремя? — спросил Дмитрий. — У кого в это время могут быть деньги, разве что у одного Никиты-квасника.
Наши дядья где-то слышали, что царь будто хочет снять подати с мужиков. Вот они, наверно, потому и спешат собрать раньше времени. Если царь вдруг освободит от податей, тогда где им взять денег.
— Об этом давно болтают, да толку нам с тобой от этой болтовни что-то не видно, — возразил Дмитрий.
Сборщики подати гурьбой вывалились от соседа и направились к Нефедовым. Николай тронул шапку и большими шагами направился через улицу к себе во двор. Дмитрий перед воротами остался один и смотрел, как, шаркая сапогами по талому снегу, к нему приближалась группа хорошо одетых, откормленных людей. Он снял шапку и поклонился. На его поклон ответил лишь сотский, остальные словно бы не замечали, шли прямо на него. Даже Никита-квасник не дотронулся до своей шапки. Волостной старшина — крупный мужчина, в длинной шубе из черной дубленой овчины и в шапке из серой мерлушки, посмотрел на Дмитрия исподлобья.
— Ты, Нефедкин, мужик исправный, за тобой вроде никогда не водилось недоимок, все же следует проверить, — пробасил он и прошел в ворота.
Остальные вереницей потянулись за ним. Шествие замыкал Дмитрий, остановившийся у самой двери. Он в собственном доме побоялся пройти к столу, за которым уселись старшина, писарь и урядник. Двое сотских и Никита-квасник со своей длинной палкой остались стоять посреди избы. Марья с Фимой, как только услышали шаги в сенях, ушли в предпечье, прижались спинами к шестку и так стояли, затаив от страха дыхание.
— Ну, Нефедкин, выкладывай свои квитанции, какие у тебя есть за последние три года, — властно пробасил старшина.
— Найди, Марья, фитанции, — сказал Дмитрий и, вынув из кармана приготовленные деньги, положил их на стол перед сборщиками подати.— Тут половина, другой половина осень будет, этот год...
Марья вышла в сени. За ней, испуганным ягненком, метнулась Фима. Староста проводил ее пристальным взглядом и, когда она скрылась за дверью, сказал:
— Заплатить надобно все. Срок тебе дается до следующего базара.
Марья принесла несколько
— Эка память, совсем забыл, — сказал Дмитрий и потянулся на полку за псалтырем.
Между листами псалтыря он нашел лишь одну квитанцию. Второй там не оказалось. Сколько и где ни искали, не могли найти. Дмитрий весь вспотел. Марья побелела в предчувствии беды. Фима в избу не вернулась. Она как вышла с матерью в одной рубашке и в легком платке, так и убежала к соседям. Степа с утра ушел в Перьгалей-овраг кататься на ледянке.
Подождав немного, сборщики подати поднялись из-за стола. Старшина сказал Дмитрию:
— Срок тебе, Нефедкин, как я уже сказал, до следующего базара. Ты мужик справный и точный, отдашь без спора. Не то отберем корову. Тебе следует уплатить за целых два года.
У Дмитрия потемнело в глазах. Он смотрел вокруг и ничего не видел. Все плавало словно в тумане. Вместо лиц перед ним были какие-то гладкие доски с непонятным растекавшимся рисунком. Наконец среди этих досок он заметил бородатое лицо Никиты-квасника.
— Микит Уварыч, замолви за меня слово, ведь ты знаешь, что за прошлый год я уплатил сполна. На твоей палке есть метка, — взмолился Дмитрий.
— Разве волостной старшина будет смотреть на мою палку. Я эти отметины делаю так, для порядка, — сказал ему Никита и отвернулся.
Дмитрий упал на колени перед волостным старшиной, умоляя его:
— Не сгуби, батюшка-старшина, на твои гумага писан: платил подать. Кажный год платил...
— Мало ли чего у меня в бумагах написано. Ты мне подавай квитанцию. Нет квитанции, так плати снова! — сказал, как отрезал, старшина и вышел из избы.
За ним высыпали остальные. В избе стало так тихо, словно здесь лежит покойник.
Марья ничего не поняла из того, что говорил старшина. Она смотрела на Дмитрия и по выражению его лица догадывалась: случилась беда.
В сенях вдруг кто-то затопал, и, громыхнув дверью, в избу вбежала Фима.
— Ушли эти, с собачьими глазами? Смотрят на тебя так, словно вот-вот накинутся, — взволнованно сказала опа, но, заметив, что мать с отцом стоят будто каменные, притихла. Помедлив, она осторожно спросила: — Мама, они что-нибудь сделали?
Марья словно не слышала ее, заговорила, обращаясь к мужу:
— Что ж теперь делать? Дмитрий, что они сказали?
Дмитрий молча прошел к столу, сел на свое обычное место, дрожащие руки положил на стол. Спина его согнулась, словно под тяжким невидимым грузом, потемневшее лицо застыло, как у каменного изваяния.
Марья опять спросила:
— Дмитрий, чего же тебе сказали? Почему молчишь?
Он наконец с трудом выдавил из себя:
— Подушную надо заплатить и за прошлый год. За прошлый и за этот. За два года.