Сын эрзянский
Шрифт:
Степа говорил искренне, простодушно, не догадываясь о последствиях.
Дмитрий тяжело вздохнул и покачал головой. Марья развязала черный широкий пояс с кистями из мелкого бисера, которым она подпоясывалась, когда не надевала пулай. Степа посмотрел на пояс в руках матери и весь скался, словно его собирались засунуть в кошель.
— Я вот его немного поучу. На свою голову мы ни разу не наказывали этого самовольника, — проговорила Марья, схватила Степу за плечи, уткнула головой к себе в колени и отстегала.
Такое постигло Степу впервые. Он кричал во всю мочь, бился ногами и руками, стараясь вырваться.
Дмитрий стоял в стороне и не
Степа наконец вырвался из цепких рук матери, поспешно залез на полати, поплакал там и заснул.
Иконы оставались без глаз до самой осени. Летом у Дмитрия не было времени заняться ими. В сущности, он не знал, как поправить дело. Осенью, когда замесила на вареном конопляном масле замазку для окон, он взял кусочек ее и решил залепить дырочки на иконах. Получилось некрасиво, замазка торчала на иконах бугорками. Дмитрий соскоблил ее и замесил сам, пожиже. Жидкой замазкой и заделал дырочки. Когда замазка затвердела, он почистил замазанные места, сгладил неровности суконкой и своими чернилами из сажи на молоке подрисовал святым новые глаза.
Марья наблюдала за мужем и ойкала от удивления.
— Вай, Митрий, руки у тебя, будто золотые! Смотри-ка, что можешь делать!
Степа вертелся тут же. Когда отец все закончил и поставил иконы в угол, он запрыгал от радости:
— Мы с отцом сделали святым новые глаза! Лучше прежних сделали!
— То-то же, смотри, в другой раз не ковыряй, — сказал ему Дмитрий.
— Не буду, тятя, и зачем я тогда это сделал... Мама говорит, что настоящий бог живет на небе, — сказал рассудительно Степа.
Дума о переселении на новую землю снова стала беспокоить Дмитрия,
Поговаривали сначала, что упразднят подушную подать, снимут недоимки. Толковали всякое, а все оставалось по-прежнему.
Как-то поздней осенью, расстроившись, что опять мало запасли сена и его не хватит до весны, если придется кормить им и корову, он с досадой сказал:
— Живя здесь, кроме лошади, ничего держать нельзя!
— Что же не переехал на новую землю, там, говорят, сена у них вдоволь, — отозвалась Марья.
Дмитрий промолчал, но Марья поняла, о чем он думает.
В начале зимы Нефедовы пригласили портных — старика с подростком на дом. Эти портные каждую осень появлялись из-за Суры и промышляли по селам. В прошлую зиму они побывали в поселке Анютино. Рядом с этим поселком и находится новая земля, куда переселились два баевских двора. Не подозревая о намерениях Дмитрия, портные без конца расхваливали те места. Дмитрий уже давно слышал о достоинствах новой земли, но услышать об этом от других было приятно. Портные сшили Нефедовым две овчинные шубы — Марье и Фиме — и полушубок для Степы. На шубу Марьи взяли две новые овчины, остальное подобрали из старых шуб, Фиме и Степе полностью подобрали из старья. Все равно это были обновки, к тому же сшитые настоящими портными. Особенно радовался Степа. Он вечно ходил в старье, оставшемся от Фимы и Иважа. Теперь у него была своя, новая шуба. За это Степа охотно каждый вечер следил за огнем лучины. Портные располагались за столом. Куски овчины лежали на столе и лавках. Марья и Фима пряли на длинной лавке. Дмитрий плел лапти на передней. Так что куда ни поставь светец, всем света не хватит. Степе приходилось для портных светить дополнительно. За вечер он сжигал столько
— Свети, сынок, поближе, а то мои гляделки что-то плохо видят.
Степа подносил лучину почти к самому лицу старика, и случалось, что лучина в его руках вздрагивала и касалась густой бороды старика. Тот испуганно шарахался в сторону:
— Ой, сынок, опять опалил мне бороду!
Его сын и Фима хохотали, а Дмитрий сердито говорил:
— Вот всыплю ему лыком по мягкому месту, тогда он будет повнимательнее...
Иногда к Нефедовым после ужина заходил пастух Охрем. В последнее время он тоже увлекся разговорами о новой земле. От переселения туда его задерживало лишь то обстоятельство, что там нечего будет пасти, нет стада.
— Нашел о чем горевать! — говорил ему Дмитрий. — Много ли пользы от твоего занятия?
— Что правда, то правда, — соглашался Охрем.— Нет работы хуже, чем пасти стадо. Вот Васена родит мне сына, тогда я брошу это занятие и переселюсь на новую землю. Немного подкопил денег, купим лошадку, стану пахать землю.
Портные у Нефедовых шили почти неделю, потом перешли к другим. С их уходом на время прекратились разговоры о новой земле. Но думать о ней Дмитрий не перестал. И кто знает, сколько бы еще он думал, не случись с ним большая беда.
Подушную подать обычно собирали по осени, когда кончались все полевые работы. К этому времени каждый хозяин что-то продавал, добывал деньги и расплачивался. В этом году же подушный налог почему-то стали собирать в конце зимы, ближе к весне. Из волостного правления в Баево приехал старшина, писарь и сборщик налогов. С собой они привезли урядника. По селу ходили всей гурьбой из избы в избу. У кого нет денег, забирали хлебом, нет хлеба — уводили скотину. Особенно трясли недоимщиков. Дмитрий давно не помнил такого нашествия начальства. О себе он не очень беспокоился, за прошлый год он уплатил сполна, для этого года у него припасено немного денег. Если не хватит, то, может, подождут до осени, год-то еще только начался. Многие платили так, в два приема.
Дмитрий с Марьей вышли посмотреть, как начальство, медленно продвигаясь по улице, управляется во дворах. Многие так и стояли под окнами, ожидая, когда очередь дойдет до них. У Савкиных вышли четверо пожилых мужчин, женщины держались во дворе, выглядывая из ворот. Сам старик Савка, весь седой, но еще прямой и бодрый, стоял с тремя сыновьями, тоже седобородыми. Старик Савка и сам точно не знал, сколько ему лет. По сельским преданиям он будто помнит, как Пугачев прошел через город Алатырь. Сам он об этом теперь не рассказывает, но в молодости якобы похвалялся, что видел самого Пугачева. Старик он неразговорчивый, если за день промолвит два-три слова, и то хорошо. Сыновья и внуки побаиваются его до сих пор. В семье он полновластный хозяин.
С Савкиного двора вышел пятый мужик, внук Николай. Он пересек дорогу и подошел к Дмитрию. Ему было приятнее постоять и поговорить со своим сверстником, чем молча торчать позади деда, отца и дядьев. При старике Савке никто не смеет подать голоса, молчи, пока он не спросит сам.
— Ваши мужики стоят спокойно, наверно, сполна уплатили подать? — спросил Дмитрий, в ответ слегка приподнимая шапку.
Марья поклонилась молча.
— Наш дед никогда не оставляет подати на после, — сказал Николай и усмехнулся.— Он часто говорит, что лающему псу не забудь кинуть кость.