Сын эрзянский
Шрифт:
С трудом ел и Дмитрий. Он жевал картошку, не чувствуя вкуса, словно месиво из глины с водой. Затем положил ложку и вышел из-за стола. Какая уж тут еда, коли сердце разрывается.
Фима, поев, села прясть. Степа отправился к Перьгалею кататься на ледянке. Марья снова хотела приняться за поиски квитанции. Дмитрий остановил ее:
— Не найдешь того, чего нет в избе.
— Тогда где же? Может, совсем ее тебе не давали? Или сам где-нибудь потерял?
Дмитрий махнул рукой.
— Ладно, сам я виноват, не следовало бы ее класть в псалтырь, — сказал он и попросил у жены иголку с ниткой.
Марья вдела нитку в
— Здесь их никто не съест. Если и пропадут, то — вместе со мной.
— Дмитрий, чего говоришь? Кто съел эту бумажку? — удивилась Марья.
— Домовой — вот кто съел! — сказал Дмитрий и больше не прибавил ни слова, не желая расстраивать Марью. Кому нужна та правда, которую он узнал от Степы.
Вечером к ним зашел Охрем. Едва переступив порог, он срывающимся голосом заговорил о своем горе.
— Пропащий я человек, нет мне ни смерти, ни счастья.
Дмитрий вопросительно взглянул на жену. За суматохой с пропавшей квитанцией он даже не спросил Марью, кого родила Васена. Видимо, у Охрема опять девочка.
— Теперь пойду изведу себя! — продолжал тот. — Зачем мне жить на свете? Скажите, зачем?! Растить полк девок?!
Дмитрий и Марья промолчали. Их собственное несчастье было таково, что неудача Охрема казалась вздором. Дмитрий, подавленный горем, сидел на своем обычном месте, Марья растворяла тесто, чтобы завтра печь хлебы. Фима пряла. Степа на печи опять сушил свою мокрую одежду. Всем было не до жалоб Охрема. Это его удивило. Он провел широкой ладонью по лицу и спросил:
— Вы чего молчите? Я вам толкую о своем несчастье...
— А что тебе отвечать? Знаю я твое несчастье, — отозвалась Марья.
— Хотя бы утешить человека надо. Сказать ему несколько слов для успокоения души...
Он еще долго говорил, сетуя на свои невзгоды. Марья вздула лучину, приладила ее в светец и позвала Степу последить за огнем.
— У меня еще портки не высохли, — ответил тот с печи.
— Я вот сейчас возьму пояс, они мигом высохнут. И шубу всю намочил! Кто же в шубе катается по снегу? Думаешь, тебе еще сошьют? Теперь не скоро дождешься, — шумела Марья, давая выход накопившейся горечи.
Степа не стал перечить матери и занялся светцом. Вскоре лучина разгорелась ярче. Охрем медленно поднялся с лавки и направился к двери:
— Коли не утешаете меня, уйду!
— Нас бы самих кто-нибудь утешил, — сказала ему вслед Марья.
Охрем остановился перед дверью:
— Чего вас утешать, не девочку же ты родила?
— Думаешь, беда лишь в том, когда родится девочка? Других бед на свете не бывает?
— По мне, нет горше беды, — сказал Охрем и спросил: — Чай, не лошадь у вас пала?
— Этого только теперь и недостает! — с отчаяньем сказала Марья.
— Тогда не знаю, что за горе свалилось на вас. И догадаться не могу...
Охрем вернулся к лавке, склонив голову, направил здоровый глаз на угрюмо сидящего Дмитрия. Но тот молчал.
— Митрий Иваныч, что у тебя стряслось?
Дмитрий поднял на него невидящий взгляд и негромко промолвил:
— Да, действительно стряслось, Охрем, такое, что хоть сейчас лезь в петлю или немного погодя.
— Вай, вай, Митрий, не пугай меня, у тебя двое сыновей-молодцов, кому
— Эх, если бы можно было помочь палкой, я и сам отыскал бы дубину, — промолвил Дмитрий и рассказал о случившемся.
Охрем выслушал историю с пропавшей квитанцией и как-то странно притих. Вскоре он ушел, ничего не сказав. Хозяева не вышли его проводить. Им показалось, что Охрем не совсем ушел, а всего лишь вышел во двор и сейчас вернется. Но он не вернулся.
Вечером, накануне базарного дня, Марья со слезами на глазах подоила корову, а уходя от нее, прижалась мокрой щекой к ее теплой шерсти, не выдержала и зарыдала. «Буранка, Буранка, — повторяла она сквозь рыданья, — не долго ты прожила у нас, не оставила даже племя!..» У коровы единственным недостатком было то, что каждый год телилась бычками. В чем-либо другом ее упрекнуть было нельзя — смирная, молочная, со стада приходила вовремя. Марья по привычке выходила ее встречать. А если когда и не выйдет, корова сама заходила во двор, останавливалась у крылечка и тихо мычала, ожидая корма.
О корове горевал и Дмитрий. Когда-то еще им теперь удастся купить корову. А может быть, и совсем не удастся. Он встал до рассвета, привел в порядок розвальни, положив в них сена, накрыл его старым зипуном. Кто знает, сколько им придется задержаться на базаре. Продать корову куда сложнее, чем купить.
Марья вышла позвать его завтракать.
— Иди, поешь немного, там, на базаре, недосуг будет.
— И есть-то не хочется, — ответил Дмитрий, но все же пошел за женой в избу.
У крылечка он задержался, чтобы почистить с лаптей приставший навоз, и тут обратил внимание, что с улицы кто-то подошел к воротам. В темноте он не узнал, кто именно, и подождал.
Во двор вошел Охрем.
— На базар собираешься? — спросил он Дмитрия.
— На базар, — с трудом ответил тот.
— Давай зайдем в избу, потолкуем, может, не придется ехать, — сказал Охрем.
Дмитрий пропустил его вперед.
Навстречу им вышла Марья. Она на шестке разогревала вчерашние щи и огонь оставила, чтобы в избе было посветлее. Увидев Охрема, она спросила:
— Ты, знать, тоже собрался на базар?.. Дмитрий, тогда, может, мне не ехать с тобой, Охрем поможет?..
— Не спеши, Ивановна, — сказало Охрем. — На базар, вернее всего, никто не поедет. Не всегда весело ехать покупать. А продавать ехать — одни слезы.
Дмитрий ничего не понял из того, что говорил Охрем. Он сел за стол, ожидая, когда Марья подаст подогретые щи. Но Марья что-то медлила.
Охрем сел на переднюю лавку. Свет от огня на шестке падал на его лицо красными бликами.
— Вот что я скажу вам, об этом самом, как говорится, деле, — заговорил он несколько путанно. — Мы с Васеной все думали и рассуждали, как быть, к примеру, если взять ваше теперешнее положение. И все же надумали и решили сегодня утром. Дальше рассуждать было нельзя, сегодня базар. Так что у нас с Васеной есть немного денег, мы их копили на лошадь. На лошадь их еще не хватает, надо еще подкопить. А эти, накопленные, пока отдадим вам. Какая разница, где они будут лежать — у нас, в кубышке, или еще где, ведь вы их нам вернете... Васена сказала, что надобно вас выручить. Я и сам так думаю. Люди вы хорошие, за вами деньги не пропадут.